— Обождите-ка, Данё, — неожиданно решает она.
Она идет к комоду. Выдвигает нижний ящик и засовывает руку под стопку льняного белья. Вынимает спрятанный кусок и подает его Данё. Данё довольно кивает:
— Вот это то, что надо.
Мама тоже улыбается с облегчением. Она рада, что превозмогла себя и поступила по-людски. И тут же горестно посмотрела на нашу обувку.
— Да как-нибудь утрясется, — сказала она наконец.
Обычно она говорила это, словно ставила точку после каждого принятого решения.
— Раньше утрясалось и теперь как-нибудь утрясется, — поддержал ее дядя Данё и еще минуту помедлил в дверях.
Через сени прошла Людка. Она что-то прятала в руке за спиной.
Мама всегда все замечала и сразу же спросила ее:
— Ты опять что-то тащишь?
— Нет! — сказала Людка упрямо и опустила глаза.
Данё усмехнулся:
— На нет и суда нет, — и вышел из дома.
Мама, едва сдерживаясь, подошла к Людке.
В последнее время она много раз заставала Людку, когда та выносила ребятам из дома разные вещи отца.
— Покажи, что у тебя! — приказала она ей.
Людка не шевельнулась, и видно было, что маму это сердит.
— Покажи, что у тебя! — закричала мама на Людку.
Она с силой разжала руку дочери.
В ладони лежал карманный отцовский нож, который мама очень берегла.
— Зачем он тебе? Куда ты его несешь?
Людка вспыхнула от гнева и бросила нож об пол так, что он зазвенел.
— Вот вам!
Мама стукнула ее по спине и вся передернулась. Каждый день приносил столько хлопот, столько мучений. А тут еще собственные дети терзают ее. Все это переполнило чашу терпения.
Бабушка поднялась из-за стола и направилась в сени. Мы с братиком жались у нее за спиной. Только Бетка продолжала плести венок, поглядывая в окно.
Бабушка ласково сказала:
— Ты вся извелась, девонька моя, иди-ка займись своими делами.
Людка догадывалась, что сейчас бабушка начнет ее выспрашивать, кому она несла нож. Так и случилось.
Только бабушка начала издалека:
— Может, ни о чем худом ты и не думала. Дети — народ неразумный, не всегда еще могут разобраться, что к чему. — Она взяла сестру за подбородок и, подняв голову, заставила посмотреть ей прямо в глаза. — Ведь ничего дурного и в мыслях у тебя не было, правда? Вот и потолкуем об этом. Ты еще мала, совсем кутенок. Ума у тебя с ноготок, а понятия и того меньше. Все мы, молодые, были такими. И нас старые поучали. Так уж заведено в жизни. Потому нужны и старые и молодые. Молодым расти, а старым за ними присматривать. На ус себе намотай: у молодых ума на грош, а у старых на два — их не проведешь. Маму не обманешь, она обо всем догадается. Поэтому куда бы лучше тебе загодя с ней посоветоваться. Ведь, может, и она с ножом поступила бы по-твоему, а ты только сердишь ее, выносишь вещи тайком, точно вор. Воры-то люди лихие, а ты мне как-то сказала, что потому дружишь с Мишо Кубачкой, что он человек справедливый. Как же одно с другим увязать?
Людка сглотнула слюну. Потом глотнула еще раз и призналась:
— Ведь нож я и хотела отдать ему. Когда мы те саженцы у Ливоры резали, я видела, какой у него никудышный. У настоящего парня и нож должен быть настоящий, так дедушка говорит. Поэтому я и хотела отдать его Мишо.
У бабушки дрогнули губы. Она не была так измучена заботами, как наша мама. Она еще могла быть терпеливой.
— Мишо Кубачка идет на войну, а там наверняка ему понадобится хороший нож. Я хотела передать его с теткой. Она ждет у дяди Данё, когда башмаки будут готовы.
— Знаешь что, — рассудила бабушка и провела рукой по лицу, — этот мы оставим на память о папе — что-то давно от него нету писем. А сейчас пойдем к нам, я дам тебе дедушкин ножик. Он ходил с ним на охоту. Тот нож еще лучше, настоящий охотничий. Только обещай мне, что будешь слушаться.
Людка кивнула, глаза ее засияли, и она тотчас взяла бабушку за руку.
— На-ка, держи, — протянула бабушка нож своей дочери, заглядывая через порог в горницу.
У всех отлегло от сердца. Мы с братиком подбежали к окну посмотреть, как бабушка ведет по дороге укрощенную внучку и как та обещает ей вести себя хорошо.
Бетка меж тем доплела венок.
Вдруг она отскочила от окна. Остатки цветов, листиков и веточек высыпались из передника на пол. Она была очень взволнована, и я чувствовала, что она пытается скрыть это в какой-то непонятной мне девичьей робости.
Милан Осадский пробежал по мосткам через ручей и в два прыжка оказался у нас в горнице.
Звонким, смелым голосом он окликнул маму:
— Где же вы, тетушка? Я пришел попрощаться.