Альфаро Сикейрос заскорузлым большим пальцем отщелкнул крышку золотых часов, и маленький механизм заработал, наполняя гулкую комнату переливами механической музыки.
Глаза Альфаро Сикейроса превратились в две узких щелки, в глубине которых кипело пламя ненависти к предателю.
А лицо Круза Мартиноса дергалось. Казалось, губы не находят себе места и не могут остановиться.
— Круз, когда музыка кончится, хватай свой револьвер и убей меня, если сможешь.
Круз прекрасно понимал, что от него требуется, и он также понимал, что это его последний шанс.
Но не шанс остаться в живых, потому что он знал, что бандитов слишком много, и живым ему отсюда не выбраться. Это был шанс поквитаться с тем человеком, по приказу которого была убита его жена и маленький сын. И поэтому он весь подобрался, готовясь к смертельному броску.
Да, это и был смертельный бросок, бросок навстречу собственной смерти.
Указательный палец Круза медленно сгибался, как бы ища в воздухе курок револьвера, опущенного в кобуру.
Музыка повторялась и повторялась, звучала одна и та же музыкальная фраза. Всего лишь каких-то четыре такта музыкального звона, но Крузу Мартиносу казалось, что это уже звенит тяжелый погребальный колокол.
Щелкнула пружина и еще висел в воздухе звон стальных пластинок, но Круз Мартинос уже бросился навстречу своей смерти. Револьвер взметнулся в воздух, щелкнул курок, но палец Альфаро Сикейроса уже успел нажать на спусковой крючок и пуля револьвера главаря бандитов оставила дымящееся отверстие в груди Круза Мартиноса.
Он качнулся и как бы не понимая, что произошло, посмотрел вокруг себя. Его широко открытые глаза почти мгновенно затянула белая пелена смерти. Револьвер с грохотом выпал на каменные плиты из ослабевшей руки Круза Мартиноса, а его указательный палец все еще сокращался, пытаясь нажать на курок невидимого оружия.
Наконец, ноги подкосились, и Круз Мартинос грохнулся плашмя на каменные плиты рядом со своим револьвером, который ему на этот раз не помог.
Щелкнула крышка золотых часов, сверкнул на ней пронзительный блик, и Альфаро Сикейрос, подняв с пола свою черную куртку, перекинул ее через плечо и улыбнувшись, посмотрел на своих подручных.
Те, окаменев, стояли прижавшись к стене.
Альфаро Сикейрос картинно крутанул револьвер вокруг указательного пальца и, не глядя, бросил его в кобуру.
Все облегченно вздохнули. И только сейчас, после того как безжизненное тело предателя за руки и за ноги утащили из комнаты, оставив на каменных плитах кровавую полосу, Альфаро Сикейрос ощутил, насколько сильным было напряжение.
Он посмотрел на свои руки: пальцы нервно подрагивали. И тогда он поднял голову и резко бросил, обращаясь к Хуану.
— Закурить!
Тот недоуменно повертел головой.
— Ты что, оглох? — гаркнул Альфаро Сикейрос на самого молодого из своих подручных. — Ведь я знаю, у тебя есть.
Хуан оглянулся на Мануэля, тот согласно кивнул головой. И тогда Хуан вытащил из нагрудного кармана самодельную сигарету, набитую индейской коноплей.
Альфаро Сикейрос трясущейся рукой вставил сигарету себе в зубы и трясущейся рукой щелкнул пальцами.
Хуан тут же чиркнул спичкой о спинку стула и поднес трепещущий огонек.
Жадно прикрыв глаза, Альфаро Сикейрос затянулся и не спешил выпускать дым, чтобы он весь всосался в его легкие.
На скулах главаря бандитов выступили пунцовые пятна, а в глазах появился сумасшедший блеск. Он смотрел на кончик своей сигареты и по его лицу было видно, что он жалеет, что огонь, оставляя после себя серый след, так быстро подбирается к его губам.
Наконец, он почувствовал желанное облегчение и запрокинул голову, не выпуская окурок из плотно сжатых побелевших губ. Кадык дергался на небритой шее, как будто маленькая мышь бегала в грубом холщовом мешке, не находя себе выхода.
А кровь на серых каменных плитах пола медленно запекалась, из ярко-красной она превращалась в вишневую, а потом постепенно стала коричневой, а еще через несколько минут сделалась черной. Она поблескивала, как крышка рояля.
Но когда бандиты вновь принялись ходить по комнате, переступая через эту черную застывшую лужу, серая пыль тут же покрыла ее, уничтожив зеркальный блеск.
Мигель подошел к Мануэлю, который острием своего хищно изогнутого ножа чистил ногти.
— Да, Альфаро за полтора года, проведенных в тюрьме, не разучился стрелять.
— Еще бы, — негромко сказал Мануэль, глядя в глаза Мигелю, — наверное, он там только об этом и мечтал.