— Я не помню.
Сперва она решила, что вопросы о детстве ему неприятны, а потом уловила в его интонации неподдельное замешательство. Он на самом деле не помнил. Видимо, его детство закончилось очень, очень давно.
В изумлении она смотрела, как он терпеливо ждет, пока Иннокентий пройдется розовым языком по каждому из его пальцев.
— Как вы познакомились с лордом Уильямом? — спросила она.
— Он взял меня в оруженосцы, когда мне было семнадцать.
— Семнадцать? Я думала, обучение рыцаря начинается в раннем детстве.
— Так и есть. Мое обучение… было прервано, — ответил он через силу.
— Чем же?
— Пребыванием в монастыре.
По спине Доминики пробежала дрожь. Почему он не стал монахом? Его что, изгнали за нарушение обетов?
— Вас расстригли?
— Я год пробыл послушником. Но вечный обет в итоге не принял. — Взгляд его стал отсутствующим. — У меня даже оружия не было, только ржавая перчатка.
Он подарил мне новую жизнь. Ту пылкую преданность, которую он выказывал лорду Редингтону, можно было сравнить с истовой верой. Даже Доминика понимала, какое великое благодеяние совершил граф, когда взял под свое крыло нищего и необученного оруженосца-переростка.
— Почему же вы ушли из монастыря?
Костер выстрелил снопом искр в синеющее лазурью вечернее небо. Моргнула первая звезда.
— Потому что пришла Смерть, — ответил он после долгого молчания.
Она перекрестилась. Он не ответил прямо, но оно и не требовалось. Доминика знала, много всего странного произошло десять лет назад, когда на землю снизошло то ужасное бедствие. Мир едва не был уничтожен. Она до сих пор не понимала, как Бог — добрый и чуткий по отношению к ней — мог послать на людей такой страшный мор.
— Господь жестоко наказал нас. Нужно ежедневно следовать Его заветам, чтобы Он больше не насылал на землю такой напасти.
— Нужно ежедневно наслаждаться жизнью, потому что в любой момент Он может прибрать нас.
— У всего, что Он делает, есть причина.
— И какая же причина была в тот раз?
Она всмотрелась в его глаза. Не затем ли Господь направил его, чтобы испытать ее веру на прочность? Какие же слова смогут убедить его в безупречности Божьего плана?
— Sola fide.
— Что?
Он не понимает ее латынь. Наверное, ее произношение оставляет желать лучшего.
— Только верою.
Подрагивающее пламя костра отбрасывало на его лицо блики. Глаза прятались в тени нависших бровей.
— Вы искренне этому верите, да?
— А вы нет?
В тишине зазвучали высокие, чистые голоса братьев Миллеров. Он назвал веру опасной. Он, который сотворил чудо, отвернулся от Бога.
— Я верю, — прошептал он, глядя на огонь, — что друг другу люди обязаны большим, нежели Господу.
И она осознала, что затаила дыхание, покуда ждала его ответа.
День первый. Хорошая погода. Шли до вечера. Красивые места.
Задумчиво поджав губы, Доминика смотрела, как на горизонте разливается дрожащее розовое марево и восходит солнце. На плоском камне перед нею лежал лист пергамента. Старательно выведенные буковки тесно жались друг к другу, заполняя строку, как ее учили, от края до края.
Но насколько правильно она подобрала слова?
Прошел всего один день, а дорога увела ее от дома дальше, чем когда бы то ни было. Она даже не знала название местности, где они ночевали. Все вокруг было таким удивительным, таким непознанным, что к концу дня она совершенно обессилела от избытка новых впечатлений.
Совсем рядом скакали, чирикая, воробьи. Она поклялась себе дорожить каждой минутой, каждой секундой этого путешествия и тщательно выбирать слова для его описания, чтобы после, когда она больше никогда не сможет заговорить без разрешения, снова и снова вызывать в памяти эти дни.
Она хотела написать о том, с каким забавным видом Иннокентий гонялся за кроликом; о том, как молодая супружеская пара всю дорогу шла, не размыкая рук; о том, как она волновалась за сестру Марию.
Она хотела написать о нем.
Доминика обмакнула перо в чернильницу и стряхнула излишек чернил.
Ровная прямая дорога. Ночевали под небом.
Небо. Невзрачное слово для описания огромного, затянутого черным бархатом свода, на котором мерцали многие тысячи крошечных огоньков, зажженных Всевышним. Дивясь на это чудо, она едва уговорила себя закрыть глаза.
Под звездным— добавила она.
И сдвинула брови. Клочок пергамента, с которого так часто счищали текст, писали заново и снова счищали, что он сделался почти непригоден для письма, был очень маленьким. Из экономии приходилось обходиться одним или двумя словами.