Она присела на пенек.
— Я никогда не задумывалась о браке.
— Большинство людей вступает в брак.
— Но не вы.
— Мне нечего предложить жене. — Слова были на вкус как прокисшее вино.
— А как же ваш дом?
Дом. У него перехватило дыхание, как от удара под дых.
— Мой дом принадлежит Церкви.
— Вы отдали его Церкви, когда ушли в монастырь? — Она встала, перекрестилась и почтительно преклонила перед ним колена.
Гаррен фыркнул. Он отдал Церкви все — свой дом, свои надежды, даже свою жизнь. И что получил в награду? Предательство.
Она не сводила с него глаз. Бровь, похожая на сломанное крыло, приподнялась. Она ждала продолжения рассказа. Ждала нового доказательства его святости.
Вздохнув, он присел с нею рядом и взял за руку.
— Встаньте. Не надо лепить из меня того, кем я не являюсь.
В синих глазах появилось смятение.
— Но вы и не тот, за кого я приняла вас сначала.
В день их знакомства ему показалось, что она видит его насквозь. Но потом ее ослепила вера. Вместо грешника, кем он являлся на самом деле, она стала видеть в нем святого. Что будет, когда она узнает правду?
Отринув эти мысли, Гаррен сложил перья обратно в серебряную коробочку. Он пошел на это ради Уильяма. Вот его оправдание. Но когда он попытался связать створки шнурком, пальцы его затряслись.
— Давайте я помогу. Завяжите на один узел, потом я прижму его и завяжете второй. — Правой рукой она прижала шнурок. На ее среднем пальце он заметил смазанное черное пятнышко поверх маленькой мозоли и узнал его. Чернила. Как на руках братьев, которые днями напролет занимались копированием манускриптов. Он потер пятнышко большим пальцем.
— Что это?
Она торопливо поменяла руки.
— Ничего.
И, низко опустив голову, спряталась от него за завесой волос, так, что они почти полностью закрыли их ладони. Он бережно отвел золотистые пряди в сторону.
— У вас руки переписчика.
Она не ответила. Гаррен, прозрев, похолодел. Где еще найти пристанище переписчику, если не в скриптории монастыря?
Дыхание ее трепетало, пока он возился с узелком. Наконец все было закончено, и она быстро убрала палец.
— Мне нужно идти. — Смотреть ему в лицо она избегала. — Можно сперва попросить вашего благословения?
Гаррен хотел было отказаться, но она уже стояла перед ним на коленях, а он… он изнывал от желания снова к ней прикоснуться. Весь дрожа, он опустил ладони на ее макушку и приложился губами к ее волосам.
Она подняла на него испуганный взор. Потом вскочила и убежала в лес, словно дикая лань.
А он еще долго сидел и задумчиво крутил в руках коробочку с гусиными перьями.
Глава 7
Пробираясь сквозь заросли деревьев обратно в лагерь, Доминика озадаченно терла макушку в том месте, где ее коснулись губы Спасителя. Кожа горела, словно он поставил на ней клеймо.
Все-таки он не просто мужчина, думала она с облегчением. И ничего женского в ее отношении к нему нет. Он посланник Божий, избранный нести перья Ларины.
Доминика тряхнула головой. Привычки ставить под сомнение планы Господа у нее не было, но все же Он сделал странный выбор, доверив реликвию человеку, который ставил людей выше Него самого.
Подумать только, она путешествует близ перьев святой… Между лопатками засвербело, словно там вот-вот тоже должны были проклюнуться крылья. Это знак. Знак того, что небеса благословляют ее путешествие. Ей ужасно захотелось поделиться этим с сестрой, но… Спаситель попросил ее молчать. Замедлив шаг, она потерла большим пальцем чернильное пятнышко на костяшке среднего. До сих пор у нее не было секретов от сестры, за исключением, конечно, тех странных чувств, что она испытывала к нему.
Что ж, отныне скрывать ей нечего. Больше она не будет думать о нем, как о мужчине.
Никто и не заметил, как она вернулась на полянку. От догоревшего костра на земле осталось только черное пятно, вокруг которого, собираясь в путь, суетились паломники. Сестра Мария протягивала Иннокентию кусочек хлеба, а тот на своих коротких лапах скакал на месте, пытаясь достать угощение.
— Лучше поешь сама, — сказала Доминика.
Под просторным черным одеянием сестра была худенькая точно былинка. Сегодня утром морщинки вокруг ее глаз разгладились, как будто с каждым шагом, уносившим ее от монастыря, к ней возвращалась молодость.