— Кто здесь?
В коридоре, держа свечу, стоял его отец. Его шоссы свободно болтались на бедрах. Мятая туника поехала на широких плечах. Волосы растрепались. Он выглядел так, словно вернулся с долгой попойки.
Но вместо буйного пьяного гнева или хмельного веселья в его пронзительных синих глазах блестело раскаяние.
— Чего ты здесь бродишь? Почему ты не спишь, как твой брат?
Иными словами — почему ты не такой, как твой брат? Как его драгоценный Уильям, сын от первой, любимой жены.
Дрожащая рука Ричарда опустила тяжелый меч.
— Я услыхал шум и вышел проверить, все ли в порядке.
— Больше нечем заняться, кроме как совать нос не в свои дела? — Отец подтянул штаны и пригладил взъерошенные волосы.
Глаза Ричарда округлились. На плече отца он заметил длинный волосок цвета меда, а между ног — маленькое влажное пятнышко.
— Ты был с женщиной, — сорвалось у него с языка.
— Замолкни, мальчишка. — Граф оглянулся на дверь спальни.
Дверь отворилась.
На пороге стояла мать Ричарда. Ее каштановые волосы были распущены по плечам. Желтоватая кожа на щеках и подбородке слегка обвисла от возраста. При виде сына она оцепенела.
— Все в порядке, Ричард. Твой отец упражнялся в письме. Идем спать, супруг.
Отец подчинился. Когда он проходил мимо Ричарда, в нос ударил запах чужой женщины.
— Но, мама, он…
— Спокойной ночи, сын, — твердо сказала она, и дверь с печальным стуком закрылась.
А Ричард, как громом сраженный, остался стоять в коридоре. Так вот чего стоит хваленое благородство отца. Мать Уильяма, значит, достойна уважения, а его мать можно позорить?
На следующий день отец отослал его, и больше они никогда не виделись.
Ничего, за отцовские грехи сполна заплатит Уильям, его светловолосый, синеглазый любимчик. Скоро, совсем скоро Ричард займет его место.
Когда он добрался до Эксетера, летнее солнце заволокло тучами. Зачастил дождь. Промокшие флаги поникли над пустыми деревянными помостами. Огибая их, он был полон решимости поскорее найти нормальную постель. И плевать на церковные предписания.
К моменту, как он вошел на постоялый двор «Олень», лило как из ведра.
Ричард обтер лицо и отряхнул воду с груди и со своих напряженных бедер.
— Эй, ты! — подозвал он хозяина. — Мне нужна сухая постель и горячее вино. — Он сделал паузу. — И кое-какая информация.
— Свободных постелей сегодня хватает. — Объемистое брюшко хозяина говорило о достатке и изворотливости, как и алчный огонек в глазах. — Какая информация тебе нужна? И сколько ты готов за нее заплатить?
— Нисколько, если ты ничего не знаешь. — Он бросил нахальному простолюдину фартинг. — Я ищу группу паломников. Их ведет здоровый такой рыцарь на хорошем коне.
— Ты что, тоже паломник? — Хозяин смерил его недоверчивым взглядом.
— Не видишь на мне крест? — Ричард ткнул себя в промокшую грудь. — Я с ними. Просто отстал.
— Паломники, говоришь? Жалко, память у меня уже не та, что раньше…
Ричард достал двухпенсовик и швырнул его на стол.
— Говори уже, черт бы тебя побрал.
— Вот теперь, кажется, припоминаю. Вроде были здесь какие-то паломники, две, может три ночи назад.
— Так две или три? — Обеими руками он взял хозяина за глотку, и тот испуганно вытаращил глаза.
— Вспомнил. Они приходили на праздник Тела Христова.
Черт. Отпустив хозяина, Ричард вытер ладони о балахон. Они впереди на два дня пути. Чтобы нагнать их, придется сменить лошадь.
— С ними была девица? Высокая, с синими глазами.
— Да. — Он моргнул и глупо заулыбался. — Ее я запомнил хорошо.
Ричард прищурился. Неужели девчонка уже испорчена?
— Она спала с их вожаком, так?
Хозяин недовольно покосился на двухпенсовик.
— Эта информация стоит шиллинг.
— Значит, спала, — сказал Ричард.
Рот хозяина скривился в скептической усмешке, и Ричард понял, что Гаррен еще не успел совратить маленькую девственницу. Эта информация и впрямь стоила шиллинга. Но платить за нее он не станет.
— Впрочем, неважно. Какой дорогой они отсюда ушли?
— Есть две дороги. Одна через болота, вторая вдоль побережья. Вторая длиннее, но безопаснее. Я слышал, как они спорили, которую выбрать, но до чего договорились — не знаю. Девчонка вроде бы настаивала пойти коротким путем.
Девчонка написала послание, но очевидно не посвятила Гаррена в его содержание, иначе он снова рвался бы разыгрывать из себя Спасителя.