— Что за вопрос?
— О, да мы просто по литературе проходим произведение на эту тему и нам задали его анализ, — нелепо соврала я. — Ну так что?
— Мясо молодое, вот что, - мама не стеснялась в выражениях. В конце концов она тоже хорошо была знакома с физиологией – всю жизнь проработала фармацевтом.
— А ещё? — не унималась я, теребя руки.
— Доверчивость, легкомыслие там, я не знаю. Юную девушку легче облапошить, — уверенно проговорила мама, не глядя на меня. — Ну или там, она может о его собственной молодости напоминать.
— Хорошо. А как думаешь, может ли он иметь вовсе не те виды на девушку, что она себе вообразила? Например, просто искать её помощи или дружбы, но не любви и всего такого?
— Вряд ли, — она убрала выбившуюся прядку и вытерла руки. — Все мужики — похотливые кобели. Стоит им только увидеть молоденькую девушку, как они на всё готовы, чтобы уложить её в постель. А больше им и ничего не надо.
— Ясно… — протянула я, неудовлетворенная ответом. — Спасибо, пойду писать сочинение.
Зайдя в свою комнату, я тряхнула головой. Ерунда. Мама мыслит цинично и шаблонно, никакой широты взглядов. Но и я, видно, не слишком от неё отличаюсь, раз такой околесицы надумала. Подумать только — я ему нравлюсь! Да это бред чистой воды. На что я ему сдалась такая? Вечно в стороне и с выражением вселенской скорби на лице. Насчёт молодости и свежести тоже надвое сказано: у нас полшколы юных девушек — бери, не хочу. Я уж точно не самая симпатичная и сговорчивая из них. Так что мои постыдные мысли о его симпатии — бред.
А поэтому — мне нечего бояться. Ему нужна не я, а моя сестра. Вернее, её могила… Её он знал, она ему нравилась. Только поэтому он и заговорил со мной о чем-то, кроме учебы. И я должна просто помочь ему. Просто показать интересующее его место. В этом нет ничего странного и опасного, ведь так? Наверно, я слишком мнительна. Сущая истеричка, честное слово.
Черт, но почему тогда он спрашивал о моем размере груди?..
Словом, на следующий день я кое-как, но успокоилась. В школе ни разу его не встретила. Даже удалось исправить оценку по геометрии. И Миша уже так странно на меня не косился. Однако, когда прозвенел звонок, возвещавший об окончании последнего урока, мне стало немного не по себе.
Но выйдя из раздевалки и надвинув капюшон, я всё же отправилась за школу. Туда, где обычно он парковал свою машину. Он курил, чуть облокотившись на капот. Завидев меня, он победно улыбнулся и отрыл мне дверь. Перед тем как сесть, я несколько раз оглянулась по сторонам: увидит кто, пойдут ненужные слухи. Но, вроде, никого поблизости не наблюдалось.
Ехали в молчании. Я не знала, что сказать, да и он не заговаривал. По правде сказать, мне всё же было страшновато, но я держалась молодцом, а на полпути и совсем осмелела.
— Откуда Вы знали мою сестру? — тихо спросила я.
— Познакомились как-то в прошлом году, — ответил он, чему-то улыбаясь.
— И что же, Вы её любили? — как-то вдруг выпалила я.
— Скажем так, она мне кое-кого напоминала.
«Все ему о ком-то напоминают» — в негодовании подумала я, но вслух сказала следующее:
— Разве у Вас нет жены?
— Нет… — как-то рассеяно ответил он, блуждая глазами по пустынно дороге. Больше мы не говорили.
Наконец, добрались до пункта назначения. На кладбище, как я и предполагала, никого кроме нас не оказалось. Никого живого, кхм.
Беспрерывно сыпавший вот уже три дня снег, плотным ковром покрывал ограды и надгробные камни. Ни одного следа, кроме тех, что остались за нами, все тропинки замело. Я наудачу пошла к восточной части, надеясь отыскать ту сосну, которая послужила бы опознавательным знаком. Кривой, залепленный снегом ствол, отыскался. А от неё и до могилы рукой подать.
Небольшая новенькая оградка, еле выглядывала из-под снега, надпись на надгробии была заметена. Я смахнула снег перчаткой, предоставляя имя и годы жизни в доказательство, что могила именно та. Директор криво улыбнулся.
Я не посещала могилу сестры со дня похорон. И, как было видно, никто не посещал.
— Она не была плохим человеком, — как-то не к месту вдруг произнесла я. И тут же добавила: — Наверно.
Директор ничего не ответил, только вопросительно посмотрел на меня и, через несколько секунд, отвёл взгляд.
На самом деле, я без понятия, каким человеком она была. По словам родителей — ужасным, просто худшим на свете. А дедушка, например, души в ней не чаял: качал на коленочках, называл не иначе как «Лизонька». Лично мне она тоже не сделала ничего плохого. Больше я не знала никого, кто бы был с ней знаком. Кроме директора. Но он оставался безмолвен. Мы постояли ещё минуты три, вслушиваясь в завывание ветра в ближнем поле. Тут он произнес: