— При чем здесь… — несмело начал он, но я не дала ему договорить.
— При всём! — воскликнула я. — Всё дело только в ней!
После этих слов я резко сорвалась с места и бросилась бежать, куда глаза глядят. Вполне ожидаемо, что он не погнался за мной.
Я не понимала раньше. Не могла связать всё воедино. Но тут всё прояснилось. То, как его напугала её фраза, сказанная мной. Конечно, он знал её лучше, чем можно было представить. Она жила у него. Она любила его. Та надпись на фотографии сделана её рукой. И теперь она мертва. Из-за него.
*Крылатое латинское выражение «Acta est fabula» - то есть «Пьеса сыграна»
Правда
Да, мы с сестрой никогда не были близки. Для этого не было условий, не было оснований. Когда я была несмышлёной малышкой, она уже упорхнула в столицу. Я ничего не знала о том, как она там живёт: где живёт, кем работает, что делает по выходным, кого любит… У нас просто не было возможности общаться, но это не значит, что мне не хотелось узнать её поближе. Совсем наоборот.
В детстве я была слишком мечтательна и всегда чувствовала себя так, будто я единственный ребенок в семье — так редко родители заговаривали о моей сестре. Но, несмотря на это, я часто думала о ней: гадала, где она, чем занимается, как выглядит, представляла, о чем бы говорила с ней… Мне всегда хотелось узнать её получше. Иногда я действительно нуждалась в сестре.
Когда она вернулась в прошлом году, я даже не знала, что за обстоятельства вынудили её это сделать. Она ничего не объясняла. Никогда. За тот месяц, который она прожила с нами, у нас не сложились никакие отношения. Мы не ссорились, нет. А разговаривали мало и о сущих пустяках. Но мне было интересно всё, что с ней связано. Если она решала заговорить со мной, я очень внимательно слушала. Мы виделись даже не каждый день: большую часть времени она пропадала в месте мне неведомом (только теперь я догадываюсь, что она бывала у директора).
Но мне было интересно всё, что с ней связано. Если она решала заговорить со мной, я очень внимательно слушала. Мы виделись даже не каждый день: большую часть времени она пропадала в месте мне неведомом (только теперь я догадываюсь, что она бывала у директора).
Как-то июньским утром она пришла домой и без всяких объяснений принялась складывать вещи в свой чемодан. Она была задумчива и напевала какую-то унылую песню. А когда заметила, что я сижу над очередными типовыми заданиями по химии, сказала мне:
— Смысл корпеть над этим, сестрёнка? То ли дело философия — она лечит душу и дарит презрение к смерти.
Никаких объяснений с её стороны и вопросов с моей. Она просто собрала вещи, помахала мне на прощание и покинула нашу квартиру. Вечером я сообщила об этом вернувшимся с работы родителям, а те лишь облегченно вздохнули. Через пару месяцев они узнали от каких-то знакомых, что она снова подалась в столицу. И мы больше не говорили о ней (если не считать часто употребляемого и страшного ругательства «как твоя сестра», конечно). А в ноябре до нас дошла весть о её смерти. Гроб в земле — и знать о моей сестре больше нечего.
От этого мне стало казаться, что я что-то упустила. Что-то важное в жизни. Какую-то часть себя. Я часто смотрела на фотографию в альбоме, сделанную во время посещения зоопарка, где запечатлена вся наша семья. Ещё молодые родители, трёхгодовалая я и моя тринадцатилетняя сестра. На том снимке смеются все, кроме неё. Мой взгляд неизменно приковывала к себе именно та грустная девочка. С тех пор будто прошло не так много времени. Её жизнь была такой короткой, а я даже представления не имела, что её тревожило и отчего она была несчастна… И мне будто хотелось закончить за неё, дожить для неё, сделать всё, что в моих силах. Но сделать я ничего не могла. Как мне казалось.
А потом я узнала про их отношения с директором и вот — отчего-то мне непременно, помимо моей воли захотелось ощутить, каково это быть с ним на своей шкуре. Побыть немного ею. Продлить её жизнь хотя бы на те роковые три вечера. И что же в итоге? Всё это оказалось провальной, тупиковой затеей. За это теперь мучительно стыдно. От содеянного даже страшно. Словно я ощущаю на себе печать какого-то несмываемого греха. Недавно мне назидательно цитировала Пушкина, сдающая литературу Неля: «Где нет любви — там нет истины». Моя сестра любила, я — нет. Это ли не прегрешение против истины?
В четверг я, несмотря ни на что, отправилась в школу. В новом полугодии биологию оставили в те же дни: вторник и четверг, только поменяли время. Сегодня мне предстояло лицезреть директора на третьем уроке.
И пусть: я даже и не волновалась особенно. Всё для себя решив, я пришла к выводу, что порвать с этим, сделать вид, что ничего и не было — лучший выход. А что остается? Правда, я сейчас говорю за себя, а не за него… Но не думаю, что у директора будет желание возиться со мной и моими капризами. На него это не похоже, во всяком случае.