Это получается он мне только что вполне ясно дал понять, что я — просто кусок мяса, объект вожделения другого куска мяса. Что от жизни и не стоит ждать большего, кроме как закольцованной череды первобытных инстинктов, толкающих нас на различные не слишком умные поступки? Нет, такого, дремлющий внутри меня идеалист вытерпеть не мог.
— Неужто Вы правда думаете, что людьми движут только животные желания? — упавшим голосом спросила я.
— О, моя девочка хочет поговорить о философской антропологии и этике? — он умилялся, будто на младенца смотрел. Мне стало ещё обидней. Меня что, никогда и за человека-то полноценного не считали?
— Во-первых, я не Ваша девочка, а во-вторых, пожалуйста, прекратите эти попытки выйти за грань субординации. Мне это неприятно, — я неожиданно осмелела. Кажется, никогда ещё не говорила с ним так чётко и прямолинейно. — Что бы Вы мне ни предложили, я больше не буду делать то, что по глупости делала раньше. Это было чудовищной ошибкой. Считайте, мной двигали эти пресловутые инстинкты, но знаете… Я верю, что человек может поступать и вопреки им. И более того — человек должен поступать вопреки. Иначе мы бы ничем не отличались от животных.
— Ничего себе… — он криво усмехнулся. — «… в ней есть и цветущий сад, и сумерки, и ворота дворца…»? — он приподнял бровь. — Пламенная речь и всё же…
— И всё же я серьёзно. Отстаньте от меня! — я резко развернулась и побежала прочь от двери по опустевшему коридору.
Не успела я свернуть за угол, как услышала, что директор тоже выбежал из кабинета и намерен догнать меня. Он окликнул меня по имени, и я невольно остановилась. Пока он приближался ко мне, уже неспешно, однако, и не так вальяжно, как обычно, я успела заметить, что с лица его сошло то всегдашнее наигранное выражение. Он смотрел широко раскрытыми глазами, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на мне, хватал ртом воздух, будто размышляя, что сказать. Идеально сидящий пиджак был сбит набок. Кажется, даже руки немного тряслись. В общем, создавалось впечатление, что он был напуган, озадачен, выбит из колеи. Было очень странно видеть в нём обычного человека, тоже способного на чувства, которые он только что так рьяно отрицал.
По мере его приближения, я отступала назад. Он то-то невнятно бормотал так, что я почти ничего не могла разобрать. Слышались лишь отдельные обрывки слов: «всё не так», «не всерьёз», «возможно что-то большее» и прочее в этом роде. Честно сказать, таким директора я боялась ещё больше, чем в обычном его состоянии.
Между нами оставалась пара шагов. Я перестала пятиться, и он остановился. Мы находились около последней двери на этаже — учительской. Он смотрел на меня какими-то безумными глазами. От этого взгляда я просто оторопела, рьяно желая бежать, но, не осмеливаясь осуществить это. В коридоре было тихо-тихо: лишь издалека, из какого-то класса этажом выше, доносилась мерная диктовка. Казалось, директор был готов сделать этот последний шаг ко мне, но в этот момент дверь, находившаяся рядом с нами, открылась, и из учительской вышла Галина Антоновна. Она встала между нами, строго оглядывая, не говоря ни слова. Директор мигом развернулся и быстрым шагом направился к себе в кабинет. Я ещё пару секунд постояла в ступоре, ошалело глядя на свою классную, а потом засеменила к выходу, на ходу натягивая куртку. Она так ничего и не сказала.
Это всё было так необычайно странно и грустно, что я даже не решилась рассказать о произошедшем Неле. Об этом сложно рассказывать. Да что по сути случилось? Ничего. Просто разговор. Всего лишь разговор, который оттолкнул меня от директора больше, чем все его поступки.
А чего я хотела? Чтобы он начал клясться в вечной любви? По-моему, даже это пришлось бы мне по душе больше, нежели то, что он сказал. О, этот материализм, сводящий все усилия человека к нулю… Он сводит на нет всё. Как там Неля говорила, когда читала Тургенева? «Кусок земли и лопух на могиле? И это всё»? Нет, на такое я точно не согласна.
Вдруг моя сестра тоже не была на это согласна, а он уже тогда был таким… Не она ли сама от него ушла? Не из-за этого ли? Впрочем, он так грубо сказал, что она ничего не делала ради других. Что он имел в виду?
Вечером, придя с работы, мама спросила, угомонилась ли я? И что ответить? Я сказала, что всё нормально. Она лишь недоверчиво глянула на меня, но расспрашивать больше не стала. Завтра она опять заставит меня идти в школу. А директор, между тем, едва ли решил держаться от меня подальше.