Я промолчала. Это гнусно обсуждать с ним Мишу. Миша… Он будет беспокоиться обо мне больше, чем родители. Бедный. Мне будто больше жаль его, чем себя.
— Впрочем, все женщины чем-то сходны, — как ни в чём не бывало продолжил он. — Одинокие, загнанные лани, которым кажется, что они хорошо скрывают свои тайны, кажется, что никто не знает, чего они хотят на самом деле. Или они делают вид, что вообще ничего не хотят! — в его тоне сквозила какая-то обида, остервенение. — О, нет. Это легко. У вас на лбу написано, ваши желания просятся наружу. Это чувство эфемерного различия — фальшь, между вами нет разницы, вы все хотите одного. Чтобы вас любил кто-то не такой, как вы. Кто-то твёрдо стоящий на ногах. Тот, кто знает, что делать и делает. Кто-то, кто выглядит достаточно серьёзным, но в то же время, имеет что-то сродни вам — это одиночество в глазах. Вам просто нужно чувствовать, что вы нужны кому-то так же сильно, как этот кто-то нужен вам. И этот кто-то — я.
— Эти жестокие слова — нет смысла им верить, ведь так? — я покачала головой. — Зачем я Вам, теперь? Вы же знаете, что не нужны мне точно так же, как я Вам, — я старалась придать словам весомость, взрослость. — Всё произошедшее слишком больно дало по рукам… И по сердцу. Или, лучше сказать, по гордости? Достоинству, инстинктам, не знаю, есть много всяких слов… Разве Вы не должны меня ненавидеть? Вы ведь потеряли место и всё такое…
— Возможно, я немного ошибся, — сказал он довольно серьёзно. — Вы с сестрой разные, но есть в вас неуловимое сходство, что бы я там не говорил. Иногда мне даже кажется, что ты понимаешь меня. Что у нас действительно есть нечто общее.
— Что же? — я ушам не верила.
— Боль, — отрывисто произнёс он.
— Может, так, — я мотнула головой. — Но боли вокруг много. Почти у каждого она есть. Выберите любую — уверена, найдётся несколько дурочек, которых легко будет поймать на эту проверенную приманку. И им тоже больно. Всем больно.
— Нет, нет. Мне нужна ты. Только ты.
— Опять ложь? — его слова не вызывали абсолютно никакого доверия. Это какая-то игра. Странная и беспощадная, правил которой я не понимаю.
— Теперь нет. Действительно только ты, — он не ухмылялся, как делал это обычно.
— Но почему? Что во мне такого, чего нет в других?
— Просто ты — это ты.
— Не в Вашем стиле так говорить, — все его реплики вызывали сомнения.
— Я, кажется, люблю тебя.
— Кажется? — еле выдавила я.
— Кажется.
— А я Вас нет. И это совершенно точно, — мне казалось, что я просто беспощадна. Хотя и смешно так думать, когда связал не ты, а тебя.
— Ну надо же, компульсия, — он горько усмехнулся. — Но теперь это уже неважно. Мне не нужно, чтобы ты меня любила. Почему, ты думаешь, мне не нравятся обычные, нормальные, прочие, которых ты мне так настойчиво предлагаешь? Они слабы и скучны. Пара месяцев и всё — уже начинают строить планы, говорить о женитьбе, ломать голову над именами будущих детей. Это смешно. Но ты — нет. Тебе не нужна эта пошлая сентиментальщина. Ты никогда не была до конца моей. Кажется, именно это мне и нужно. Прерывистое дыхание, страх в глазах — вот, что мне от тебя нужно. Ты вечно ускользаешь, а мне нравится ловить, — он всё ещё не поворачивал головы, но я почувствовала, что он снова улыбнулся.
— А что если, Вы меня просто плохо знаете, не разглядели? Что, если через месяц или даже раньше, я смирюсь со всем, влюблюсь как дура и тоже буду нудить о детях и прочем? — хваталась за последнюю соломинку я. — Вообще-то, скорее всего так и будет. Если честно, я люблю детей. Мне хотелось бы иметь парочку. Или даже троих. Двух мальчиков… Да, думаю, да. Двух. И одну девочку. Я назвала бы её Викторией. Как смотрите на это имя? — я на ходу сочиняла эту галиматью.
— Неплохая попытка, но я-то знаю, что всё это не про тебя, — его не проведёшь так просто. — Ты всегда будешь убегать, ты не смиришься. Это мне и нужно. Действительно только это.
Мне хотелось расплакаться, начать кусать ногти, биться головой об стекло, барабанить ногами по двери, кричать… Но вместо этого, не найдя слов, я просто уткнулась лицом в сидение, бормоча про себя стишок из детской книжки: «Но вот пришла Элизабет, за ней суровый Яков, и затерялся эльфов след средь лютиков и маков…».*
Это странно успокаивало меня, если в этой ситуации вообще уместно слово «успокоение». Но что я могу сделать? Только ждать, слушать и смотреть, надеяться, что подвернётся момент и я смогу сбежать.
А пока машина ехала всё дальше и дальше в неизвестном направлении…
В итоге под монотонный гул колёс я заснула. Не знаю, сколько продлился мой тревожный сон, в котором я видела себя падающей в бесконечную чёрную пропасть. Но я проснулась, когда машина остановилась. Посмотрела в окно — снаружи было темно и тихо. Похоже, по близости не было ни людей, ни жилья, ни машин. Ничего… Лес?