Видимо, это произвело на него сильное впечатление. Он отступил на пару шагов.
— Документы покажите… — он растерянно уставился на директора, получив его права. — Паспорт тоже покажите, пожалуй. Так… И кем Вам приходится эта девушка? Её документы тоже.
— Это моя племянница, она больна, проявите понимание… — он всё ещё пытался всунуть сержанту деньги.
— Документы девушки покажите…
— Там, в бардачке он прячет мой паспорт!
— Давайте договоримся…
Сержант покрутил мой паспорт в руках, ещё раз рассмотрел права. А потом взял рацию и вымученно выговорил в неё:
— Андрей, вызывай следственников, тут муть какая-то… — он вздохнул. — Покиньте машину и пройдите за мной в участок.
Потом всё закрутилось, как в водовороте: в участке мне обработали раны, расспрашивали во всех подробностях, как произошло похищение, позвонили в следственный отдел моего города (родители там уже, конечно, всех достали), позвонили и домой… Я, наконец-то, услышала мамин голос. Она ревела так, что невозможно было разобрать ни слова. Меня уверили, что скоро меня отвезут к ней. И я успокоилась.
Действительно впервые за долгое время по-настоящему успокоилась. Я видела, как на него надели наручники. Слышала, как он полностью признал свою вину. Заметила, как он улыбнулся мне на прощание. Улыбнулся. Так странно. Что слилось в этой улыбке? Горечь утраты? Ускользнувшая мечта? Скрытая угроза? Непонятная мне ирония? Я не знаю. Он просто улыбнулся. Нет, не так, конечно. Он не улыбался. Ухмыльнулся. Будто сказал: «Ты сделала неверный выбор. Ты пожалеешь. Ты сама вырыла себе яму. Я тут не причём».
Но я знала наверняка, что приняла единственно верное решение. Я ошибалась. Много раз. Я ошиблась в самом корне, ещё в прошлом году, когда он впервые заговорил со мной во фривольной манере.
Мне хотелось очнуться. Проснуться от своих ошибок.
Встать в семь утра в ноябре. Прямо на следующий после похорон день. Пойти в школу. Отсидеть нудный урок биологии. Задержаться после.
— Почему отсутствовала вчера? — это был бы вполне резонный и будничный вопрос директора и учителя.
— На похоронах была, — просто ответила бы я.
— На чьих? — это было бы просто человеческое любопытство.
— Сестры, — ответила бы я, также без тени грусти. — Разве Вы её не помните? Она училась в этой школе.
— Нет, пожалуй, не помню, — ответил бы он. И это оказалось бы чистой правдой.
Какая прекрасная частица «бы».
Эпилог. Птицелов
Я клялся — ты прекрасна и чиста,
А ты как ночь, как ад, как чернота.
Девочка хрупкая и тонкая, с волосами цвета мёда, ланьими глазами и улыбкой Гекаты.
Смеется ли она, говорит или склоняется над тетрадью, выводя буквы — всегда смотрит сквозь. Куда-то «за». За пределы пространства. Что бы ни делала — на лице печать неотмирности.
В её облике слились вечные спутники-враги: эрос и танатос. Она вызывает желание. Она напоминает о смерти и быстротечности жизни. О тьме вселенной. О бессмертии и небытии.
Её звали Лиза. Ей никто не нравился.
Лиза наизусть цитировала древнегреческих философов и любила фильмы про гестапо.
Лиза не видела в жизни смысла. Ей всё было по боку: правила, традиции, приличия. Она была нонконформисткой. Она была стоиком. Она была лицемеркой.
***
Лиза училась в десятом классе, когда я пришёл работать учителем биологии в её школу. Она знала, что у меня есть жена.
Я её не касался. Мы просто говорили по пути в школу или из неё. Иногда она помогала мне проверять тетради после уроков, сидя в кабинете биологии и глядя в провалы глазниц местного скелета.
Платон считал, что лучшее признание в чувствах то, которое не сделано, потому что человек, который много чувствует, мало говорит. Да. Она всегда говорит по делу.
— Почему Вы меня не целуете? — спросила Лиза в очередной день, когда мы остались в классе одни.
— А ты меня? — поддразнил я.
— Да пожалуйста, — она поднялась из-за своей парты, прошествовала к моему столу, наклонилась и поцеловала меня. — Мне несложно. Я же Вас выбрала. Вы тут самый нормальный.
— Когда мне было двадцать два, и я проходил практику в школе, я связался с одной одиннадцатиклассницей. И добром это не кончилось, — поделился я. Подумал, что ей будет полезно знать. — Она повесилась. Не факт, что из-за меня, даже скорее всего не из-за меня. Она в какой-то секте состояла, говорят. Но осадок остался.
— Поэтому так быстро женились потом — захотелось почувствовать безопасность?