Шло время, Ли стала вытягиваться в росте и округляться там, где это положено девушке. Она стала яснее мыслить, лучше ощущать свою позицию и категоричнее отвергать то, что ей не нравилось. Когда она бунтовала, ее спрашивали об альтернативах привычной жизни, и в ответ на сумбурные, сложно нагроможденные речи, не применимые к трудовым будням крестьян, разбивали все ее слова простыми и до тошноты надоевшими словами: «эти глупости твои от безделья», «с жиру бесишься», «поработай и вся твоя хандра пройдет» и в качестве вишенки на торте «ты не одна такая, живут же как-то люди».
Наконец, бунтарство достигло пика. Как раз в тот момент Ли доказывала, что нет ничего плохого в добром смехе над глупостями, и что запрет на смех – противоестественен природе, и неважно, что она распугала своим смехом всех коров. Она доказывала, что благостное смирение равно греховному унынию, и она не видит причин отличать одно от другого, потому что они равнозначно поганят жизнь. Она не прекращала спор за Как раз в этот момент, активно жестикулируя, она вдруг почувствовала усталость и тошноту, оборвалась на полуслове и присела на кровать. Именно в этот момент Ли перестала быть ребенком, она стала девушкой.