Неожиданная нервозная скрытность и следующее за ней полное отдаление навело ее мать, воспитывающую семерых дочерей, на верные мысли. Она дождалась, когда Ли вернется с пастбища затемно, и привычно отчитала ее, но Ли не дерзила, она была задумчива, закрыта для ее слов, тогда выждав время, мать доверительно подсела на краешек ее кровати и затянула что-то невразумительное о тяжелой женской доле, терпении, муках родов, несчастном замужестве, потерянных годах и выпавших зубах и заключила свой сумбурный рассказ тем, что с мальчиками ей теперь общаться запрещают. Ли не поняла ровным счетом ничего, но на всякий случай сказала, что у нее была кровь.
Мать всплеснула руками и радостно поздравила ее с тем, что она стала девушкой. Из дверного проема на радостные вопли выглянули несколько пепельных головок и уставились на нее. Ли смутилась. Девочки начали надменно шушукаться, мальчики презрительно посмеивались. Ли поняла, что делиться личным черевато, даже если к тебе доверительно подсаживаются на краешек кровати.
На следующее утро Ли почувствовала себя неважно, да и пропитанные кровью тряпки вызывали некоторые сомнения в адекватности создателя человека, в которого Ли не особо то верила, но слышала слишком о нем слишком часто, и решила, что самое время обвинить его в безумии, если он существует. С первыми лучами солнца для Ли нашлась работа, видно для профилактики превращения ее из милой девушки в чудовище или еще чего бы то ни было.
- Мам, я отдохну сегодня?
- Чего это вдруг?
- Мне странно, не пойму, что со мной происходит.
- Девушкой стала, теперь можешь забеременеть и родить. С парнями теперь шарахаться по кустам не будешь. Что тут еще понимать-то? Хотя, кто ж на тебя юродивую посмотрит? Ох, бедная, бедная девочка, ты им не верь. Будут в любви клясться – не верь, врут, врут беспощадно. Невозможно такую полюбить, запомни это и не верь никому. Жизнь очень жестокая, Ли, лучше это я тебе скажу, чем кто-то посторонний.
Ли стало не по себе, щеки залила краска. Такого зла ей еще никто не делал в жизни, хорошо, что тогда она этого еще не понимала.
- Мне нужно время понять, что со мной происходит.
- Думаешь, ты одна такая? У всех женщин это есть, и у меня и у сестер, и я не ною, я иду работать. Если так от каждой ерунды валяться, то хозяйство встанет. Надо идти и работать, значит надо. Вот тебе тряпка, если сильно закровит, потом постираешь. На общую веревку не вешай, чтоб парни не видели.
- Так ты сказала, это у всех есть, чего прятаться?
- Доведешь меня, ой доведешь. Все дети как дети, от одной тебя проблем не оберешься. Сказано тебе, значит надо делать, а не рядиться.
- Куда я ее дену-то?
- Спрячь под подушку.
- Не высохнет.
- Ну, потерпишь. Не показывай, что это есть, оно и для тебя незаметно пройдет. Когда работаешь, все незаметно проходит.
- Ага, и жизнь.
- Я тебе!
- Ай, живот заболел. Пройдет? Это пройдет?
- Пройдет.
- Когда?
- Когда родишь. Родить нужно обязательно, чтобы после себя что-то оставить.
- Ой-ей-ей.
- Какая неженка. Тебе все плохо, да все не то, а все потому, что ты на церковь косишься. Сходила бы хоть раз с нами, послушала бы умных людей. Вот тебя бы научили думать как надо.
- Нет уж, спасибо. Сама знаю, как мне думать.
- Все она лучше всех знает, как всегда. Жила бы тогда одна, посмотрели бы мы на тебя, как ты себя прокормишь. Кому ж ты нужна кроме нас, а? Видела себя? Нос от всех воротит, а сама?
- Один человек себя никогда не прокормит, и я не отказываюсь от вас, я говорю, что могу поработать завтра за двоих, чтобы сегодня отдохнуть. Для нас, для вас.
- Для себя в первую очередь сделай. Бездельнице в жизни туго придется, еще и такой. Замуж-то тебя по любви точно не позовут. Вот только если работящей бабой станешь, может и позовут. От каждого человека польза должна быть. А от тебя какая польза? Тьфу! Одни напасти!
- Пойду я. – Ли надоел этот разговор, похожий на все остальные, разговор со смертельно уставшей женщиной, у которой хватало сил только на то, чтобы следить за достаточной усталостью у окружающих из соображений некой абстрактной справедливости.