Ли поняла этот тон, тон при котором лучше соврать.
- Он пришёл ко мне во сне, я же говорила.
- Наяву. Ты встречала кого-то из них наяву?
- Нет, но было бы интересно...
- Забудь об этом. Они важные люди и тем опасные, встретишь кого-то из них, беги домой. - Мать запричитала и начала бубнить себе под нос.- А если врет, а если встречала? Они уже и днем повадились ходить. Час от часу не легче. Что же будет? Что же со всеми нами будет, если они узнают?
***
Ли выбежала на крыльцо. Серое платье пошло складками, пыль стояла столбом. Тучи набухли и терлись друг о друга. Ли прислушалась, в поле глухо позвякивали керамические колокольчики на шеях коров. Ли схватила косынку, выцветшую, некогда огненно-красную, свою любимую, наспех повязала на голову и побежала на звон колокольчиков. Ветер стал мокрым, начал прибивать пыль земле. Высокая трава липла к телу. Ли с трудом пробиралась сквозь мокрые заросли травы, казавшиеся ей густым лесом. Трава в этом году выросла высокой, Ли даже в прыжке не смогла бы увидеть дальше собственного носа, поэтому пробиралась через заросли на слух.
Тревожно пахло начинающимся дождем, и Ли скорее хотела добраться до деда, но не успела. Небо растревожилось, загремело и стало метать холодные струи, зашумели деревья, зашуршала трава, колокольчики потерялись где-то среди мокрого поля. Ли бежала, вытирая лицо рукавом, вслушиваясь, теряя, путаясь, но она бежала, она знала, что найдет деда, что выйдет из западни. В свои шесть с половиной лет Ли знала, что гром выведет ее, ветер, пронизывающий, удушающий, поможет, трава, как бы ни била по лицу, поведет по верному пути, и она услышала колокольчики. Совсем рядом. Дед вел коров назад, хотел переждать дождь. Трава сбоку зашуршала, прилипая к большому телу, Ли подумала, что это корова, но только очень быстрая, необычно быстрая, и тут ее подняло в воздух за подмышки, и она увидела поле, разбежавшихся коров, деда, увидела лошадь под собой и руки в черных перчатках, обхватившие ее ребра. Ли стала крутиться, вывернулась и увидела широкополую черную шляпу, по которой катились крупные капли, и лицо, замотанное черным тряпьем, и только потом разглядела среди всего этого тряпья страшные белесые глаза-щелочки.
Ли не закричала, но дед заметил ее красную выцветшую косынку и бросил коров. Он тяжело дышал, когда добрался до леса, оперся на ствол дерева и пытался откашляться. Человек в черном плаще уже спешился и держал девочку за запястье.
- Уходи, старик, или умрешь, - лукавый бархатный голос. Красивый.
- Остановись, господин. Ух-ух... И у вас есть правила, и у тебя, я уверен, есть разум. Ух... Только глупец будет убивать людей, которые его кормят. – Дед вдыхал и откашливал слова.
Человек хрипло засмеялся, с черной широкополой шляпы во все стороны полетели капли.
- Меня тебе не придется кормить. До этой жатвы я не доживу.
- Зачем мы тебе? Мы обычные крестьяне. Пасем коров. Внучка заплутала. Ну зачем мы тебе?
- Я смотрю, у твоей внучки красный платок, а под платком голая макушка. Скучает, видать, по своим косам. Огневолосую прячешь? Прячешь. – Человек растянул лукаво, наклонил голову к плечу, но от усталости не поднял обратно.
- Девочка больна, с рождения. Нас проверяли, сколько ходили к нам, уж все проверили. Да сам подумай, господин, была б огневолосой, бегала бы по полям без присмотра?
- Мне все равно, старик, на твои россказни. Я на краю жизни, шаг - другой и перешагну заветный край. А на краю человек очень остро чувствует правду, он ей дышит, он ее знает. Ему уже незачем заблуждаться.
- Ну что тебе до девочки? Разве нужна тебе больная, маленькая. Хочешь зло сотворить, отомстить за скорую смерть, так убей меня, не трогай больное дитя. Ей так же, как тебе, мало на роду написано. Помрет. Скоро помрет.
- Не обманешь ты меня, старик. Была бы больная, ты бы с ней не возился. Отдал бы с чистой совестью, и не постеснялся бы выпросить послабление на эту жатву.
- Старый я, жалеть научился. Жалко мне теперь все, и букашек жалко, и скотину, а ребенка поболе жалко.
- А себя не жалко?
- Себя нет.
- Ну и хорошо.
Полы черного плаща взметнулись и разрезали каплями воздух. На шее у старика вспыхнула тонкая ниточка гранатовых бус, так показалось Ли, а затем из ниточки брызнуло красное, а после, Ли никогда не забудет это после, дедушка смотрел в одну точку и совсем перестал говорить, обмяк и повалился на колени, а потом упал на землю. Она никогда не забудет, как его глаза оставались открытыми даже после того, как земля коснулась белка его глаза, он все продолжал лежать и смотреть в одну точку. Ей казалось, что он замер, но вот-вот шевельнется, и она даже видела, как он шевельнулся, но он не вставал и не моргал, а белок глаза касался грязи.