Нарцисс, кажется, немного опешил, затем рассмеялся.
— Салли, вы — язва. И вы меня сделали.
Он повернулся ко мне.
— И что же угодно полковнику Болтону?
Я сделал вид, что целюсь кулаком ему в подбородок, и он осмотрительно отступил.
— Нарцисс, теперь я лицо гражданское. Помни об этом.
— Ну что ж, гражданское лицо, я жду. Пли!
— Ты слышал об Эллен Брейстер?
Он посерьезнел.
— Да. Бедняга… И что?
Я не знал, как начать. Я подыскивал слова. Салли меня опередила.
— Эллен была близкой подругой Фрэнки. На самом деле его первой девушкой. Эта история его очень расстроила, и он хотел бы… попытаться ее прояснить, если возможно.
— Понимаю.
Он посмотрел на Салли.
— Миссис, хочу предложить вам очень интересное занятие. — Он повернулся к Кармен: — Моя дорогая, проводите, пожалуйста, Салли выпить бокал-другой и оставьте нас на минутку.
Салли запротестовала, но он заговорщицки прикрыл ей рот ладонью.
— Тсс! Тсс! Никаких протестов! Иначе я вызову полицию, и нас всех арестуют.
— Вы — несносны! — заявила Салли.
— Прошу прощения. Но это дело не детское.
— Я старше вас! — возразила возмущенная Салли.
Тут вмешался я.
— Салли, прошу вас. Я все расскажу потом. К тому же он старше нас всех!
Она успокоилась и окинула Нарцисса взглядом.
— Если вы, Ваша старость, будете обольщать Фрэнки, я вас поколочу.
— Пойдемте, Салли, — сказала Кармен. — Бросьте этих негодников. Пойдемте со мной, я немного лесбиянка, и мы прекрасно проведем время, дорогая. Незабываемо. Восхитительно.
— Хорошая идея, — выходя за ней, сказала Салли. — Я только выиграю.
Мы рассмеялись, и Нарцисс закрыл за ними дверь.
— Почему ты не захотел, чтобы она осталась? — спросил я.
— Сядь, Фрэнк.
Нарцисс обошел стол и выдвинул один из ящиков.
— Странно, — произнес он. — Это дело меня заинтриговало еще вчера. А сегодня утром, в девять часов, мне позвонил отец Эллен Брейстер. Ты же знаешь, что она была разведена?
— Я прочел газету, — ответил я. — Избавь меня от деталей.
— Короче, — сказал Нарцисс. — Он попросил меня в этом разобраться. У него нет никаких улик, но в газетах пишут далеко не все.
Он открыл плотно набитый большой желтый конверт. Я подошел и сел за стол.
— Взгляни, — показал он.
Я взглянул и грубо выругался. У меня волосы встали дыбом. Меня чуть не вытошнило. И я опять вспомнил о китайцах и об огнемете. На фотографии была запечатлена женщина… Но можно ли сказать «женщина»? Обнаженное, страшно изувеченное тело. Рот, грудь и низ живота представляли собой одно черное, похоже, обугленное месиво. Я отложил фотографию.
— Если бы я добрался до этого типа… — сказал я.
— Ее жгли серой, — сообщил Нарцисс.
— Что?
— Ее убили выстрелом из пистолета тридцать восьмого калибра, раздели, посыпали рот, грудь и живот серой, затем подожгли. Эта погань разогревается сильнее, чем может показаться. И когда горит, то приклеивается.
Он открыл другой ящик, нижний, который, как я увидел, оказался маленьким, ладно встроенным баром, и приготовил две порции виски.
— Выпей, Фрэнки. У тебя вокруг рта все белым-бело.
— А тебе это нравится, да? — спросил я.
— Нет, — задумчиво ответил Нарцисс. — Это мне совсем не нравится.
— Наверняка какой-то садист. Нормальный человек никогда бы этого не сделал.
— Если хочешь знать мое мнение, — кивнул Роуз, — нормальный человек никогда никого не убивает. И получается, что нормальных людей не очень много, это факт.
— Но все же… — возразил я. — Убивают в ярости… Это я и называю «нормальным» убийством. Или из ревности. Или чтобы отомстить. Но так… Чудовищно…
Я заставлял себя не думать об этой фотографии. Впрочем, она уже не имела отношения к действительности. Эта истерзанная плоть была уже не Эллен Брейстер, задорная светловолосая девчонка в папоротниковой хижине; это было что-то другое. Неодушевленное. Кошмарное. Безымянное. Не имевшее никакого отношения к Эллен. Никакого отношения. Никакого отношения.
— Ну же! — одернул меня Нарцисс. — Возьми себя в руки, Фрэнки! Ты ведь видел и не такое.
— Да. Вот именно. И надеялся, что больше не увижу.
Меня немного отпустило.
— В этой истории есть несколько смущающих меня деталей, — задумчиво пробормотал Нарцисс. — Ты мне позволишь поставить пластинку?
— Ставь!
У него была причудливая мания. Он заявлял, что может размышлять только под оркестр Эллингтона, что он вырос и сформировался в эпоху радио и для максимальной работоспособности его мозг требует музыки. Нарцисс отошел к большому автоматическому радиофонографу слева от двери, зарядил стопку пластинок, закрыл крышку и вернулся, с удовлетворением потирая руки.