В лифте вызов завис, а когда прорвался через помехи, все равно оказался сброшен. Эш чертыхнулся – девчонка ни разу не заговорила с ним с того момента на парковке, когда их взгляды зажглись одновременным узнаванием. Она позволила увести себя наверх, в богато обставленную клетку, но как только замок защелкнулся, удалилась в клетку гораздо более уединенную – в собственный мир, где он, Эш, все еще был подонком, однажды наутро испугавшимся последствий. Она притворила за собой дверь ванной, откуда до ночи потом слышался звук льющейся воды, а Эш тысячу раз мысленно напомнил себе, что ее право на ненависть было законным.
Машина все еще стояла там же, где и три дня назад, сменились только соседи. Но прежде чем открыть дверцу, Эш внимательно осмотрелся. В свой второй побег девчонка добралась до стоянки, чтобы нацарапать на капоте пару ласковых. Он застал ее сидящую на корточках и старательно выводящую слово «мудак» и дал время закончить, прежде чем мягко тронул за локоть. Словно подначивая, она вытянула ладони, а у него внутри беззвучно надорвалась решимость устроить ей выволочку.
Мудак – мысленно согласился он, внимательно разглядывая обкусанные губы и бледную кожу, татуировки на которой так походили на синяки. Но обнять все равно не решился. Мудак вдвойне.
Послание на капоте все еще оставалось единственным в их странном немом диалоге, и Эш снова попытался ее набрать – предсказуемо без всякого успеха. Потому что поздно пытаться поговорить по-настоящему, если за все три дня, что они незаметно пялились друг на друга каждый из своего угла, он так и не решился сделать шаг навстречу. Нашел общий язык, как же.
Однако зримое отсутствие намека совсем не означало, что его действительно нет. Если Эш и мог о чем-то сказать: «Я уверен на все сто пятьдесят», так это о девчонке, которая всегда поступала из умысла. В третью попытку сбежать она выкрала ключи от номера из его пиджака и подождала у фонтана на улице – прямо напротив отеля, спустив голые ступни в бурлящую воду. Как в тот день, у озера в парке, когда каждый из них еще не чувствовал в своем сердце крючка. Вода холодила до онемения – он ощутил это, пока нес девчонку через холл, не обращая внимания на остающиеся на мраморном полу следы, а в руках дрожало не ее, а его собственное бессилие.
Девчонки не обнаружилось ни на стоянке, ни на перекрестке, куда она выбралась накануне, взломав замок ножницами. Год назад он проиграл пари, и она заставила его танцевать вальс прямо на проезжей части где-то на задворках города. Он неловко наступал ей на ноги, а она смеялась до икоты, сбивая с ритма, пока не догадалась встать носочками на его туфли. И Эш, уткнувшись в гладкие, блестящие волосы, вдруг уловил незнакомый мотив, как будто музыка играла внутри ее головы. Он понял, что пропал, через несколько дней, когда так и не нашел способа ее выключить.
Эш долго пытался делать вид, что ничего особенного не происходит. В конце концов, она всегда убегала. Словно дикий зверек, не привыкший долго сидеть взаперти.
- Она проблемная, - сообщал отец каждому новому надзирателю. – Если попадет не к тем людям – плохо кончит.
Забывая добавить, что единственным по-настоящему плохим человеком в ее жизни был он сам. Эш не сразу это понял, только когда на своей шкуре ощутил, каково предавать чужое доверие.
Выруливая на дорогу, он выглядывал, не мелькнет ли вдруг ее толстовка в огнях витрин или среди толпы. Их короткая история успела обрасти десятком будничных воспоминаний, каждое из которых в отдельности не представляло никакой ценности, но которые девчонка умудрялась использовать с садизмом, достойным своего жестокого отца. Она могла затаиться у ближайшей уличной кафешки, чтобы напомнить, как после уроков он завозил ее за шоколадным коктейлем. Или выбрать для пытки торговый центр – потому что однажды он поплыл разумом у примерочной кабинки и поцеловал клубнично-розовые губы, даже не подумав задернуть занавеску. Последние двенадцать месяцев он тщательно вытравливал эти картинки, надеясь, что в одно утро проснется, а в памяти останутся только едва заметные шрамы, как от детских обид или невысказанных сожалений, которых в прошлом накопился миллион. Но девчонка с упорством сдирала едва образовавшиеся рубцы, словно они были контуром для рисунка.