Эш многого опасался: заново пережить запретное чувство, дать обещание или хотя бы просто назвать ее по имени. Но больше всего – раскаяться, когда она, наконец, сбежит по-настоящему, и он не сможет ее найти, даже если пропашет носом каждый дюйм этой чертовой планеты.
- Все повторяется. За белой полосой начинается черная, и наоборот, - сказала она ему, когда они уже увязли друг в друге настолько, чтобы начать свой путь в пропасть. – Но если ты рядом, я верю, что могу идти только по белым.
А он не знал. Пока однажды в каком-то захолустном баре, в который она потащила его, чтобы укрыться от дождя, не нарушил последнее из табу, которое и стало точкой падения. Легко обвинять дождь – они так спешили спрятаться, словно потоки воды могли смыть их напускное, притворное благоразумие, но он все равно догнал их – под крышей, как будто все, что потом произошло, было неизбежным. Бутылка воды взорвалась в руках, как только Эш снял крышку, и брызнула в стороны сверкающими каплями, попадая на кожу, распущенные волосы и улыбку, от которой он не смог оторваться.
Этот фильм не про них – про каких-то других идиотов, но Эш оплатил комнату наверху, а девчонка оказалась настолько безмозгло-влюбленной, что не остановила его руки, когда они скользнули под юбку.
Не верю – первое, что он подумал, когда сладкий дурман выветрился. Ей всего семнадцать.
Поздно, Эш. Поздно…
Девчонка ждала его в баре, без сомнения. Каким бы ни был ход ее мыслей, он должен был привести ее туда же, где закончилась одна полоса и началась другая. Эш притормозил на светофоре и открыл в телефоне карту, чтобы сделать поиск по близлежащим заведениям. Их обнаружилось под сотню, и он едва не схватился в панике за голову – обойти все займет в лучшем случае полночи, а если он прав и девчонка дала последний шанс разгадать загадку, время тикало не в его пользу.
Найти, схватить за шкирку и встряхнуть, чтобы встали на место разобранные на кусочки мысли. Им нельзя любить друг друга. Не только из-за десятилетней разницы в возрасте или в еще большем разрыве в статусе. И даже не из-за ее паршивого отца, для которого правильней посадить собственную дочь под замок, чем отпустить на все четыре стороны. Стыд, принимающийся жечь его изнутри при одном только взгляде в серо-карие, тусклые глаза, должен был сказать ей больше, чем слова, которые она, должно быть, так ждала эти три дня.
Все не всерьез.
Тревога достигла своего пика через два часа, когда он понял, что в череде незнакомых лиц нет того самого. Ошибся, опоздал – застучало еще быстрее в руках, сжимающих руль. На пару минут, чтобы после паузы, снова ускориться – ошибся, опоздал. Эта полоса никогда не кончится.
Трус. Лжец. Я гораздо хуже, чем ты обо мне думаешь, потому что предал в самый сокровенный, интимный момент. Вычеркнул малейшее упоминание из своей жизни, из памяти и даже из снов, только не спас этим ни тебя, ни себя. Не люби меня.
Когда мягкое, податливое тело внезапно прижимается к груди, он словно оказывается в свободном падении. И то, что так мучительно долго зрело, наконец, рвется:
- Прости меня, Ливви. Прости. Я так виноват перед тобой. Я люблю тебя…
Конец