– Окей, – даже не зная, услышала она меня или нет.
Выйдя на улицу, я присела на ступеньки соседнего крыльца. Было шесть часов, о чём возвестил звонкий бой церковных колоколов, раздававшийся эхом по остывающим от дневной жары окрестностям. Я понятия не имела, чем ещё занять себя, помимо похода в аптеку, и на что могло бы уйти больше десяти минут.
Я вытащила свой телефон и провела пальцем по экрану, чтобы его разбудить. Пришло сообщение от мамы, но я не стала его читать. А также мне написала Тесса:
«Уже была на карусели?»
Поначалу я стала обмозговывать её вопрос. Это же были первые слова, сказанные ею мне спустя два месяца, пока я первая не заговорила с ней.
– Карусель, – вслух произнесла я, и мне сразу вспомнилась тёмно-красная обложка «Над пропастью во ржи». Я достала из сумки книгу.
– Карусель так карусель, – снова сказала я, только в этот раз Тессе на другой конец штата, а, может, самой Вселенной, которая явно куда-то направляла меня сегодня, и именно в тот момент, когда я не знала, куда идти.
Глава 41
Скорый поезд прибыл в пункт моего назначения, отчего на улицу я вышла с победным видом: Фиби Феррис – царица метро! Хоть что-то я сегодня сделала правильно. Немного постояв на Лексингтон авеню, я выяснила, где запад, и пошла по Восточной Шестьдесят-Восьмой улице в сторону парка. Мне захотелось где-нибудь остановиться, чтобы скоротать время, но этот квартал был по большей части жилым: одни тощие деревца и каменные здания. Со стен доносилось жужжание кондиционеров, и, дойдя до крайних домов перед парком, я на минутку остановилась под зеленым навесом, натянутым через весь тротуар до дороги. Я посмотрела в телефон. Там всё ещё было открыто сообщение от Тессы. А ещё от мамы, которое я теперь прочитала: «Что нового за сегодня?» с улыбающейся рожицей. А что нового? Я представила, как пишу: «А, ничего особенного, только вот твоя старшая дочь подсознательно пытается стать тобой на каждом шагу, а я здесь для того, чтобы навести порядок». Убрав телефон в сумку, я продолжила путь.
На входе в парк меня обогнали три бегуна: один с коляской и два с маленькими собачками, так быстро бегущими, что их ноги казались мутным пятном. Следом за ними справа от меня пролетел велосипедист, поблёскивая спандексом. Очутившись в самом эпицентре спортивной жизни города, я шла медленно, вбирая его в себя. Парк был таким зелёным, как в телевизоре с изменёнными настройками яркости. Слева от меня по дороге проносились жёлтые машины такси, один за другим: наверное, через парк путь был короче. Дорога ненавязчиво извивалась, ведя меня прямо к карусели.
Когда я думала о карусели, то представляла ее, словно парящей в воздухе, на всеобщем обозрении, но оказалось, что она находилась внутри какой—то многогранной ротонды из красного кирпича в светлую полоску. Я заранее проверила и точно знала, что карусель работала в тот день только до шести часов. На часах было уже шесть сорок пять, но ротонда была открыта.
На западе, под золотым свечением заходящего солнца, простирались поля для бейсбола. На самом дальнем поле шла игра, где на большом квадрате суетились мелкие фигуры людей в фиолетовых формах. Я была не против дойти до них и сесть на траву, чтобы немного понаблюдать за игрой. Было бы здорово сделать вид, что я просто слоняюсь без дела и мне некуда спешить.
Но я повернулась к карусели, подняла повыше телефон и сфотографировала её. Из-за солнца я почти ничего не видела на экране, но я поняла, что фото не получилось. Карусель на нём выглядела как кирпичное здание, внутри которого что-то темнелось. Даже было сложно заметить в нём карусель. Знаю, Тесса не так её себе представляла, и уж точно не такой её видели Холден с Фиби у Сэлинджера.
Когда мы читали книгу в школе с мисс Стэнтон, кто-то из класса так и не смог её понять. Даже Уилла. Каждый день с момента начала обсуждения книги она поднимала руку и говорила: «Как неожиданно: Холден снова чем-то недоволен». А Тесса книгу любила, поэтому половину занятий она защищала Холдена за его раздражительность. Она говорила: «У него же умер младший брат!». Всё же, в одном Уилла была права: вся книга была сплошной чередой возмущений: то все люди – лицемеры, то одноклассники не были так умны, как он бы хотел. Но он так аккуратно включал воспоминания о своём младшем брате, умершем от рака, в свои рассуждения, что, если бы вы бегло просматривали книгу, вы бы их даже не заметили. Но именно они были причиной его злости. И это то, за что мне нравится это произведение больше всего. Не за то, что погиб его брат, а за то, как мысли Холдена постоянно возвращались к нему, пока он бродил по Нью-Йорку. Сам он не придавал этому большого значения, но воспоминания о брате всё равно постоянно всплывали в его голове. И тогда вы понимаете, что именно они разбили и продолжают разбивать его сердце.