Я моргнула.
– С чего ты решил?
– Теперь-то я понимаю, что всё понял неправильно. Фиби, Луна запретила мне вам звонить.
У меня сердце упало камнем вниз, и тут же в памяти пронесся тот момент из прошлого, как мы с Луной маленькими выбрасываем наших Барби в груду грязного белья. Во мне снова закипало негодование.
– Что? Когда?
– Несколько лет назад, – он опустил взгляд, крутя серебряное кольцо на среднем пальце правой руки. – Она сказала, что ты уже почти старшеклассница, и что всё сильно изменится. Она сказала, что когда вы были маленькими, вас не особо беспокоило моё частое отсутствие, но сейчас вы обе решили, что вам будет легче, если я совсем исчезну из вашей жизни.
Официантка появилась вновь, чтобы принести наш счёт. Рядом с общей суммой она синей ручкой нарисовала смайлик и слово «Спасибо!» Мне захотелось смять этот листок в кулаке. Я хотела порвать его на мелкие кусочки.
Я принялась глубоко дышать, не глядя на отца. Я ждала, что он скажет что-нибудь ещё, но он молчал. Я даже не знала, какое у него сейчас лицо: стыдно ему или, может, просто грустно. Но что я точно знала, уже тогда, что, три года назад, когда Луна велела отцу не звонить, она говорила не об изменениях для меня. Во всяком случае, не только для меня. Она говорила за себя. И, оглядываясь назад на всю её злость в течение последних лет, я понимала, что она совсем не хотела, чтобы он ей поверил. Но он поверил. И не стал за нас бороться. Не стал спорить, и из—за этого я лишилась отца.
Я посмотрела на него.
– Не Луна должна была решать. А я, – я старалась говорить спокойно. – И я не могу поверить, что ты на это поддался. Она хотела, чтобы ты сделал выбор. Чтобы ты остался нашим отцом. Она хотела, чтобы ты звонил.
Он вздохнул. Взяв пакетик с сахаром из чаши в центре стола, он смял его между пальцами.
– Думаю, ты права. Только сейчас я понимаю это. Но я не понимал тогда. Переходный возраст... – сказал он, как будто в своё оправдание. – Я думал дать ей немного времени, и она сама объявится.
– Почему ты не обсудил это с мамой? Так делают все нормальные родители.
Хотя, о чём я? Он же никогда не принадлежал к категории нормальных родителей.
Я ждала ответа, но он молчал. На другом конце зала наша официантка чуть не уронила свой поднос и разразилась хохотом. Я смотрела на отца, а он смотрел на меня. Наконец, он заговорил.
– Я говорил с ней, она тогда велела мне послушаться Луну, – он отвёл взгляд в сторону, и я заметила, как он стиснул зубы. – Она сказала, чтобы я дал ей время. И я решил, что Мэг имеет право так говорить. Но спустя месяцы, потом годы, я так и не смог понять, как всё исправить. Я слишком долго ждал, а потом мне стало казаться, что всё совсем вышло из-под контроля, – сказал он, вскинув руки, но потом положил их на стол перед собой.
Я передвинула свою тарелку на другой край стола.
– Ничто никуда не вышло.
Он бросил пакетик с сахаром обратно в чашу и посмотрел мне прямо в глаза.
– Именно поэтому я так рад тому, что ты пришла ко мне. Честно, Фиби. Когда увидел тебя на пороге студии, потом после концерта, и сегодня... – он покачал головой. – Это самый лучший подарок.
Я и сама хотела помотать головой. Или закричать, или встать и уйти отсюда, но я ничего из этого не сделала. Я поводила пальцем по серебряному браслету, который мама дала мне перед отъездом. Я сделала вдох и выдох. Я старалась успокоиться, но это не помогало.
– Ты часто здесь бываешь? – спросила я. Теперь я покусывала внутреннюю сторону щеки.
– Иногда.
– Свет заманит тебя, свет поймает тебя, но лето не длится долго. Долго, как лето, – да, я пропела его песню, и, услышав сошедшие с моих губ слова, я вдруг осознала: а ведь мои стихи лучше, чем его.
Он посмотрел на меня.
– Давненько не слышал я эту песню.
– Я слышала её в магазине прошлым месяцем. По-моему, эту песню сейчас можно услышать только в таких местах.
– Ой, – сказал он, делая вид, будто ему было больно. Край рта скривился кверху в небольшую ухмылку.
– Её и на радио ставят. 92,9 FMб Радио «Горячий Микс».
– Господи, – сказал отец, тряся головой, и я подумала, что он, вероятно, и радио-то почти не слушает.
Я пожала плечами.
– Да ладно тебе. Твой новый альбом, вообще-то, очень даже классный.
– Спасибо.
– Но о чём же всё-таки песня про лето?
– А знаешь, я ведь и не помню уже.
Он положил на счёт двадцатку, после чего поправил купюру так, чтобы ее края были параллельны. Я представляла это раньше: как это было бы, если бы ходить на блинчики с отцом было нормальным явлением? Мы могли бы делать это иногда, если бы мне не приходилось проезжать для этого весь этот путь до Бруклина. Я смотрела на него сейчас и понимала, что пыталась запомнить его, ведь, кто знает, когда мы теперь увидимся? Глупо думать, что он сейчас вернётся в нашу жизнь, так? Даже не знаю, на что это вообще было бы похоже.