— Эй, держу пари, что та троица была настоящими шишками в фирме, верно?
— Ты ничего не понимаешь в таких вещах, женщина! Человек умеет обращаться со священным предметом, а твоя собственная жизнь зависит от этого… Разумеется, будешь относиться к человеку с уважением. Ах, Дэви-мальчик, когда не видишь земли, это самое страшное. Ты сидишь в ялике, шесть-семь часов работаешь с сетями, и нельзя потерять из виду большой корабль, на котором компас… опустится внезапный туман или начнется сильный ветер, и что тогда? Нечего и спрашивать!.. А когда вытягиваешь сеть в последний раз, еще нужно преодолеть обратный путь, разбить лагерь и закоптить рыбу, прежде чем класть ее в бочки. До сих пор не переношу запаха рыбы, любой рыбы, в рот бы ее не взял, даже умирай я с голоду. Это кара за мою грешную юность. Море не для людей, Дэви. Я скажу тебе… Когда я наконец вернулся домой, хотя и больной и заморенный, я так изголодался по женщинам, что чуть не сошел с ума, и… ладно, не буду рассказывать в подробностях, но в первую ночь в Кингстоне я поддался побуждению лукавого, и меня ограбили, забрали все, что я заработал за семь месяцев, до последнего пенни. Это была кара. Сэм сказал, обращаясь к костру:
— Ты полагаешь, Бог стал бы сердиться на мужчину за то, что он кинул палку?
— Следи за своим языком! Почему тогда меня ограбили, если это не было воздаяние за грех? Отвечай!.. Ах, Сэм, я молюсь о том времени, когда ты перестанешь насмешничать! Слушай меня, Дэви-мальчик: в море ты будешь рабом, у меня нет другого слова. Это дьявольская жизнь. Работа, работа, работа — пока не свалишься с ног. А свалишься, главный саданет тебя сапогом под ребра, и морской закон заявит, что у него есть на это все права. Как бы я хотел, чтобы все суда оказались на дне! Правда. Послушай меня… Ведь само собой разумеется: если бы Бог хотел, чтобы люди плавали, он бы дал нам плавники.
Вскоре мы тронулись в путь с намерением отыскать местечко для безопасной ночевки. Сэм рассказал мне кое-что, когда мы оказались с ним вне пределов слышимости Джеда и Вайлет. Джед был подслеповат, все предметы, находящиеся от него в двадцати футах и дальше, казались ему лишь размытым пятном, и он очень щепетильно относился к своей близорукости, считая ее еще одним наказанием, которое наложил на него Господь. Я вообще не считал Джеда грешником, но сам он был твердо уверен в том, что Господь специально испытывает его, чтобы убедиться в его вере, пусть с дружелюбием в сердце, но все равно жестоко, не давая ему и дня без того, чтобы не отобрать очередную дань или не напомнить о Судном Дне. Бедный мужик не мог повернуть головы, чтобы сплюнуть, или отойти за дерево, чтобы отлить, — без того, чтобы Господь не поведал ему о греховном поведении десять дней или даже десять лет назад. Несправедливо, я думаю, и неразумно — но если Джед с Богом хотели именно таких отношении, мы с Сэмом не собирались лезть к ним со своими замечаниями, которые не стоили и десяти центов в базарный день.
В Былые Времена людям с плохим зрением помогали, шлифуя стекла в линзы, которые позволяли им видеть нормально.
Вот еще одно утраченное искусство, утекшее по канаве невежества в Годы Хаоса; впрочем, восстановленное и взятое с собой на остров.