Идут, поют, равняют плечи.
Ушанки сдвинуты на бровь.
И первый снег летит навстречу,
И чья-то первая любовь.
РАСТЕТ В ВОЛГОГРАДЕ БЕРЕЗКА
Ты тоже родился в России —
краю полевом и лесном.
У час в каждой песне — береза,
береза — под каждым окном.
На каждой весенней поляне
их белый живой хоровод.
Но есть в Волгограде березка —
увидишь, и сердце замрет.
Ее привезли издалека
в края, где шумят ковыля.
Как трудно она привыкала
к огню волгоградской земли,
как долго она тосковала
о светлых лесах на Руси,—
лежат под березкой ребята —
об этом у них расспроси.
Трава под березкой не смята —
никто из земли не вставал.
Но как это нужно солдату,
чтоб кто-то над ним горевал.
И плакал — светло, как невеста,
и помнил — навеки, как мать!
Ты тоже родился солдатом —
тебе ли того не понять…
Ты тоже родился в России —
березовом, милом краю.
Теперь, где ни встретишь березу,
ты вспомнишь березку мою,
ее молчаливые ветки,
ее терпеливую грусть.
Растет в Волгограде березка!
Попробуй ее позабудь.
АХ ВЫ, РЕБЯТА-РЕБЯТА…
Вспыхнула алая зорька.
Травы склонились у ног.
Ах, как тревожно и горько
Пахнет степной полынок!
Тихое время заката
в Волгу спустило крыло…
Ах вы, ребята-ребята!
Сколько вас здесь полегло!
Как вы все молоды были.
Как вам пришлось воевать…
Вот, мы о вас не забыли —
как нам о вас забывать!
Вот мы берем, как когда-то,
горсть сталинградской земли.
Мы победили, ребята!
Мы до Берлина дошли!
…Снова вечерняя зорька
красит огнем тополя.
Снова тревожно и горько
пахнет родная земля.
Снова сурово и свято
юные бьются сердца…
Ах вы, ребята-ребята!
Нету у жизни конца.
«Тревогой, болью и любовью…»
Тревогой, болью и любовью,
и светлой радостью горя,
сияла роща Притамбовья
посередине сентября.
Она сияла, трепетала
над коченеющим жнивьем…
Так вот, чего мне не хватало
в великом городе моем!
Лесного чистого рассвета,
тропы в некошеном лугу.
И вдруг подумалось: уеду.
Уеду! Хватит. Не могу.
Но только снова, только снова
замру у Вечного огня,
когда глазами часового
Россия глянет на меня.
Когда, родимые до боли,
как первый снег, как вдовий плат,
как две березки в чистом поле,
два этих мальчика стоят.
И боль немеркнущего света
все озаряет синеву…
Кому отдам? Куда уеду!
Кого от сердца оторву!
«ВОЛГОГРАДСКОЙ ПРАВДЕ»
Ты за позднее слово
меня не вини:
было слово готово
в юбилейные дни!
Да ведь, знаешь — работа:
где — к трибуне суют,
а где крикнуть охота,
там сказать не дают!
Не с обиды и, право,
не с худого житья,
«Волгоградская правда»,
дорогая моя!
Коль ошиблась я в чем-то,
зла в душе не таи.
Мы с тобою сочтемся —
мы же люди свои…
Вижу, в прошлое глядя,—
пыль, ветрище, жара.
У меня в Сталинграде —
ни кола, ни двора;
никому не нужна я,
перед всеми в долгу,
и никто-то не знает,
что я в жизни могу!
Но тревожно и сладко
в той далекой весне,
раньше всех, «Волгоградка»,
ты поверила мне.