На подходе к Петровскому мосту Ивана обогнал автомобиль. Быстро и с выключенными фарами промчался. Вот – ещё одно подтверждение падения дисциплины у населения. Попробовали бы так до войны по ночным петербургским улицам кататься… Да и улицы уже не петербургские, а петроградские – с начала военных действий город переименовали в ходе антинемецкой кампании. Переименовывали бы тогда уже всё, а то так – ни два, ни полтора. Шлиссельбург Шлиссельбургом и остался, Екатеринбург также своё название не сменил, как жили люди в Оренбурге – так и живут. Тут же даже главная городская газета теперь называется – «Петроградские ведомости». Дурью маются, иначе не скажешь…
Чуть мимо дома к мосту Иван стал выходить, а на нем та машина и стоит, а люди на парапет моста какой-то длинный сверток подняли и вниз в реку спихнули. Далеконько Ванька был, звуков не слышал, а только видел, как те неизвестные вниз некоторое время глядели, что-то похоже друг-другу говорили, руками нервно махали… От греха подальше Иван обратно немного сдал, не пошел на мост. Вскоре машина и уехала. Опять же без света.
Ванька Воробьев ходу прибавил. Как мост переходил на затоптанном снегу капли тёмные увидел. Кровь, не иначе. Быстрей, быстрей в нужном ему направлении ногами стал передвигать.
Комната, где Мария раньше как-то останавливалась, свободна оказалась. Иван снял её на ночь, выспался очень даже не плохо, а с утра и на вокзал двинулся.
Завтракал уже по пути. Ценам опять же подивился – пока его не было на Родине, они опять подросли. Купил в дорогу съестное, занял своё место на диванчике в вагоне. Скоро и поезд отправился. Даже почти по расписанию.
Уже в дороге на одной из станций куря на перроне Иван обратил внимание на какой-то ажиотаж около паренька с сумкой, продающего газеты. Находящиеся на перроне чуть ли не вырывали у него листы плохонькой бумаги и не требуя сдачи впивались глазами в напечатанное. Читали, значительно переглядывались, кто-то улыбался, а иные и хмурились.
Иван тоже купил номер, еле успел. Паренек чуть ли не бегом с пустой сумкой в сторону здания вокзала устремился, очевидно за новой порцией своего товара. Пока покупают – надо успевать продавать. Народ сейчас не охотно с денежками расстается.
Газетенка с незнакомым названием, видно какая-то местная, сообщала в разделе «События в Петрограде», что сошло со сцены лицо, о котором говорить до сих пор можно было только шепотом, а писать совсем было нельзя. Подробности смерти или исчезновения этого лица, следующие – в одном из аристократических особняков столицы во время пиршества раздался выстрел, гости переполошились, но хозяин успокоил их сказав, что убил собаку. После этого некоторыми людьми было замечено, что с черного хода особняка двое людей вынесли очень длинный сверток и положив его в автомобиль уехали. Вот и всё. Ни имен, ни фамилий, но по перрону уже где шепотом, где в полный голос звучало – Распутин, Распутин, Распутин, убили, убили, убили…
Кровь Распутина на балках Петровского моста.
Следы автомобиля на Петровском мосту.
Полынья, куда тело Распутина сбросили.
Кровь на снегу, которую Ванька Воробьев видел.
Ну и ещё одна страничка из дела об убийстве Распутина.
Глава 69. Про Ваньку и Распутина
Распутин и семья императора.
Попаданец в Ваньку Воробьева был обывателем. В прошлом своем мире и в России начала двадцатого века тоже. Причем, обывателем во всех смыслах этого слова.
В императорской России под обывателем обычно понимали постоянного жителя какой-нибудь местности. Тот же Ванька Воробьев первые десятилетия своей жизни являлся сельским обывателем, а уж потом попаданец сподвигнул его в городского обывателя превратиться. Сколько лет уж он теперь обывателем губернского города Вятки числился.
В прошлой жизни попаданца, уже в постсоветской России обывателями называли людей, живущих только своими личными интересами, индивидов, лишенных общественного кругозора.
Таким будущий попаданец был в девяностых, им же и в новом для него времени остался. Сестры Ваньки тоже в данный разряд людей входили. От них, как и от Ивана практически ничего не зависело, не влияли они на ход истории. Девки из публичных домов Воробьевых – опять же обыватели. Федор из Бакулей, санитар Джон, квакер-носилочник, якимовагинские мужики – все обыватели. Плыли их лодочки жизни куда ветер дул. Плыли и потребности свои удовлетворяли, а остальное им было практически безразлично.