Эта машина – громадный внедорожник – стоит сбоку от крыльца, передними колесами почти вломившись на веранду.
Машина чужая.
Стекла тонированные, черные двери исцарапаны, с вмятинами.
Посмотрела на дом.
В окнах первого этажа везде горит свет и плотно задернуты шторы.
Нас никто не встречает.
– Ну все, выгружаемся, - Вера заглушила двигатель и бросила через плечо. – Надь, подарки возьмешь?
Сестры выбрались на улицу, я зашуршала пакетами.
Воздух холодный. Я без шапки, и чтобы избежать маминых замечаний натянула на голову капюшон белой искусственной шубки.
Покосилась на чужую машину ещё раз, в темноте хотела рассмотреть царапины. Может, кто-то не справился с управлением и залетел в сугроб?
Странно всё это.
Волнение пробирается под кожей, сковывает движение. Заставляю себя двигаться сквозь сугроб, а сердце падает куда-то вниз. Не могу понять, что происходит.
Почему так не по себе?
– А мы не первые приехали, - удивилась Люба, доставая из багажника чемодан.
На крыльце кривая цепочка следов от огромных мужских ботинок. Сестры потоптали ее своими каблуками, поднялись по ступенькам.
Я шагнула на крыльцо последняя.
И снова обернулась на незнакомый внедорожник, крышу которого уже покрыл тонкий слой снега.
Ни у кого из наших друзей такого нет. И следы эти…
– Готовы? – Люба, движением головы отбросила с лица черные, как у меня, волосы.
Но не успела она нажать на звонок, как дверь распахнулась.
И приветливая улыбка медленно сползла с моего лица.
Потому, что вместо родителей… на пороге вырос высоченный чужой мужчина в черной водолазке.
Черноволосый и черноглазый.
С пистолетом в руке.
И я так удивилась, в первый миг не поняла даже.
Что это красивое уверенное лицо мне знакомо.
Ведь я тоже читала новости.
И знаю, как выглядит генеральный директор компании «Фемида», младший брат осужденного криминального авторитета – Вадим Хазов.
И этот мужчина, которого вся полиция города разыскивает – он стоит на пороге нашего дома.
Он осмотрел нас цепким взглядом. И низко, отрывисто процедил.
– Добрый вечер, красавицы. В дом зашли, живо.
***
Пистолеты я видела только в кино.
Еще в музее, старые, на витрине под стеклом.
А это большая черная пушка. Кажется, с насадкой-глушителем, как в боевиках.
На лбу тут же выступила ледяная испарина.
Я растерянно смотрю на сестёр, жду, что они сделают.
Сама застываю на месте, холодный воздух жжет лёгкие.
Надо бежать, а я дышу через раз.
– Извините, мы домом ошиблись, - Вера попятилась и налетела на меня. – Выпили уже, не туда заехали. С праздником. Прикольная вечеринка. Гангстеры? Девочки, пойдем.
– Два раза не повторяю, дамы, но для вас исключение, - отозвался мужчина. Сверкнул зубами – и я против воли на этой улыбке залипла. Пухлые губы. На нижней, слева, блеснуло колечко пирсинга. – В дом. Живо. Все трое. Или шлепну прямо здесь.
Его голос грубый. Стальной.
Черный зрачок пистолета, словно пересчитывая нас, с Веры переместился на Любу. И остановился на мне.
Мамочки.
Да мы фотки этого адвоката на парах засмотрели до дыр.
Когда Нила Хазова осудили, его братьев – Вадима и Льва – не обсуждал только ленивый, их имена во всевозможные списки включали.
Самые молодые, самые богатые, самые успешные и завидные холостяки.
О том, что они самые жестокие, никто не упоминал.
– Один, - начал считать этот завидный холостяк. – Два.
Боже, он серьезно.
Его палец подрагивает не спусковом крючке, вот-вот соскользнёт. Вадим сейчас стрелять начнёт. Надо что-то делать, а ноги к полу примерзают. Только смотрю в дуло пистолета.
Он застрелит нас.
И начнёт с меня.
– Сейчас… - Люба медленно вкатила чемодан через порог.
И вдруг дернулась в сторону, готовая сигануть с крыльца в сугроб.
Мужчина молниеносно выбросил вперед руку, и пистолет встретился с затылком сестры. Он так шандарахнул ее, что Люба без чувств шлепнулась к нему в ноги.