– А разве я хорошая компания? Я же все время молчу, – огрызнулась Лада.
– Ого, у ангелов тоже есть зубки? Ты мне теперь всю жизнь будешь поминать? Во время спектакля красноречие зрителям точно не понадобится. Заеду за тобой в полшестого.
Лада только кивнула. Его самоуверенность обезоруживала, импонировала и в тоже время напрягала. Ярослав уже все решил, а ей только оставалось соответствовать его ожиданиям. Хотя, если задуматься, именно в этом и был ее выбор. Она хотела быть с ним. Но, Боже, что надеть на спектакль?
– Что там у вас? – спросила тут же появившаяся после того, как Ярослав ушел, Майя.
– Пригласил в театр.
– Везет же тебе Долгова. Прямо не знаю почему, но очень везет.
***
– Кость, виноват, ну Кость.
Мужской разговор по традиции проходил в сортире университета.
Иванов молчал. Губы его вытянулись в ровную линию, на Ярослава он не смотрел.
– Понимаешь, как-то само собой закрутилось. На нее напали четверо пьяных дебилов. Увидел, прям перепугался. Она маленькая, четыре лба, двое в качалку ходят, на одну девчонку. До сих пор озноб пробивает, как я там их всех не порешил, не знаю, еле удержался. Потом отец ее наехал: что тут за мажоры отираются. Мы с ним сыграли в футбол. Потом она рассказывала про томатное мороженое.
– Слава, ты в себе?
Костя наконец перевел взгляд на друга. Первый раз на его памяти Ярослав пустился в такие долгие разъяснения. Наверное, правда чувствовал себя виноватым.
– Да норм все. Просто как-то бесит все. А вдруг ее еще какой-нибудь урод обидит?
Ярослав выглядел озабоченным.
– И поэтому ты решил ее трахнуть? Чтобы не обижали? – ядовито спросил Иванов. – Слава, ты понимаешь, что отнял у меня девочку-мечту?
– По классике жанра, – пожал широкими плечами Войнов. – Баб кругом полно, два друга сцепились из-за одной. Кость, ну что теперь делать-то?
– Откажись.
Войнов опустил голову, рассматривая трещинки на кафеле, ответил упавшим голосом:
– Не могу. Может быть, пускай она сама выбирает?
– Ага, а то ты не знаешь, кого она выберет, – удрученно закивал Костя.
– Простишь?
– Должен будешь.
У Кэт (сейчас)
Они зашли в квартиру Кэт. Большое, залитое солнцем пространство, идеальная чистота. Не так себе представлял логово чудовища Ярослав. Он огляделся: никаких признаков индивидуальности хозяйки. Ни фотографий, ни картин на стенах, ни журналов на столе, хотя бы про IT. Ни-че-го.
– Ты чистюля, – констатировал он.
– А что, я должна утопать в грязи? – с вызовом спросило чудовище.
Она подошла к шкафу и принялась выгребать нужные вещи прямо на кровать.
– Судя по твоему отношению к жизни – да.
– Ты хочешь меня обидеть? – она немного зависла, остановив сборы.
– Нет, я про то, что айтишники несколько оторваны от земли, от быта, – попытался оправдаться Ярослав. – Хотя, знаешь, твой коллега Геннадий держит дома теплицу.
– Откуда я должна этот знать? Я живу одна, никто не срет. В чем проблема?
Парень сглотнул. Она копалась в мозгах «умного дома» Генки, так что про автоматизированную теплицу знала наверняка. Но Ярослав не стал уточнять эти мелочи, еще обозлится, лучше ее не трогать.
Кто-то скромно постучал. Ярослав подошел и распахнул дверь. На пороге стоял невысокий, крепкий мужик в клетчатой рубашке и синих мятых брюках. Волосики он аккуратно зализал в одну сторону, нос распух.
– Ярослав Алексеевич, я за ключом. Извините, Катенька, вчера перебрал, был не в себе. Я вообще животных люблю. Больше не повторится. Заявление из полиции мы уже забрали.
Девушка молча смотрела на соседа тяжелым взглядом. Как в таких ясных голубых глазах может быть столько холода и агрессии? Ярослав подошел к ней, ресницы ее чуть дрогнули, или показалось? Она вложила ему в руку ключ.
– Виталя, мой водитель, здесь посидит. Он уже внизу, поднимется вместе с мастерами, как приедут. Все будет в порядке, – сказал Ярослав.
Он чуть сжал ее пальцы, Кэт нахмурилась.
– Больше спасибо, все будет хорошо. Дверь точно такая же. Спасибо еще раз, – пролепетал Вова, забирая ключ.
– Оказывается, он знает вежливые слова, а вчера был скотина скотиной. Хорошо ты его приложил, – произнесла Кэт, когда дверь за соседом захлопнулась.
– Нет, ты лучше, – усмехнулся Ярослав. – От моего воспитания никаких следов не осталось, а твое, что называется, на лице.