— Не надо никаких пирожков!—поспешно сказал Виктор Антонович.— Он их не любит!
— Позволь этому не поверить,— ответила тетя.— Пирожки любят решительно все. Кроме того, провожать человека с пустыми руками просто неудобно. А пирожки я сделаю с персиковым вареньем. Это будет объедение!
Виктор Антонович еще раз решительно отказался от пирожков, но подумал, что тетя, пожалуй, права и он должен и может принести Ксении на прощанье какой-нибудь подарок... Пусть-ка попробует не взять. Но какой же подарок, кроме цветов? И он собрался в магазин, чтобы заказать на утро букет самых нежных, самых красивых роз. Так как деньги Виктора Антоновича лежали у тети, пришлось ему еще раз обмануть старушку.
— Я отнесу Ксенофонту хорошие папиросы,— сказал он.— Это будет несравненно лучше пирожков, так как он курилка.
На другое утро пришел рассыльный с повесткой. Прокурор приглашал Виктора Антоновича к себе к двенадцати дня, и Виктор Антонович обрадовался — это было кстати.
Он ушел из дому в одиннадцать часов, сказав, что из прокуратуры пройдет прямо на пристань. Как на грех, прокурор оказался очень занят, и Виктору Антоновичу пришлось довольно долго ожидать приема. Когда наконец Виктор Антонович вошел к прокурору, на его часах было без четверти час. Прокурор сообщил, что все указанное в письме Виктора Антоновича подтвердилось. Б опубликовании этой заметки без предварительной ее проверки в конечном счете виновата редакция улусной газеты, а сведения, содержащиеся в статье, просто-напросто сплетня нескольких лиц, недовольных Юрковой по тем или иным причинам.
— А студентка Юркова получила в своем учреждении прекрасную производственную характеристику, так что для нее все окончилось вполне благополучно,— заключил прокурор,— и вы очень хорошо поступили, что сразу подняли этот вопрос. И вообще, не только вы выступили в защиту Юрковой, а эта маленькая девочка, как ее звать, не помню — Маша или Паша... Она со слезами прибежала в улусный исполком, каким-то образом пробралась к председателю и тоже по-своему опротестовала эту заметку. Кто ее научил идти к председателю, уж не знаю.
Виктор Антонович вылетел из прокуратуры, запыхавшись ворвался в цветочный магазин и, высоко подняв букет роз, помчался на пристань. Он обгонял и задевал прохожих, а одну даму даже сильно толкнул, и она назвала его одержимым. Но Виктору Антоновичу было не до извинений.
* * *
Клавдия Сергеевна и Нимгир пришли на пристань провожать Ксению и принесли ей огромный букет чайных роз.
— А что я вам подарю?— спросила она.
—- Вы подарили нам очень много,— ответила Клавдия,— и самое главное — вашу дружбу. Мы с Нимгиром никогда не забудем вас, правда, Нимгир?
— Правда,— сказал он.— Я много хотел тебе говорить, но все слова от меня бегали далеко-далеко и ни один сейчас я достать не могу. Ты целый лето слушал нас, а теперь рассказывай, пожалуйста, про калмыцкий народ там, где речка Нева.
— Обязательно расскажу,—пообещала Ксения.— А у меня все-таки есть подарок для тебя, Нимгир. Вот!— и Ксения протянула ему длинный и узкий сверток.
Он развернул его и удивился.
— Нагайка? Откуда ты взял его? Это очень старый калмыцкий нагайка... Я только один раз видел в степи, у кого только — не помню.
Нимгир задумался.
— Тот человек,— сказала Ксения,— который подарил мне эту нагайку, рассказывал, что Нимгир Лиджиев — первый человек, который объяснил ему, как различны у народов дороги к правде: у одних длинные, у других короткие, у одних трудные, у других легкие, но правда-то у всех одна...
— Постой, постой!—сказал Нимгир.— Я теперь вспоминал! Был у меня такой разговор с одним пожилым человеком! Только давно это было, ты в степь к нам еще не приехал. И верно ты говоришь: у него я нагайка этот видал. А!— вскрикнул вдруг Нимгир, схватившись за голову.
— Что с тобой?— обеспокоилась Клавдия.
— Постой! А еще раз ты не видал его?— спросил он Ксению почти испуганно.
— Не помню,— сказала Ксения, сдвинув брови.
— Видал! Видал! Помнишь, в степи ураган был?
— Да, это верно, Нимгир. Мы с тобой вместе его к Эрлик-хану проводили.
Нимгир долго молчал.
— Хорошо. Я беру этот нагайка,— наконец произнес он. — И я тебе сейчас один очень простой... Ну, как его называть... мораль, очень простой мораль сказать хочу... Умность человека...
— Ум!—поправила его Клавдия.
— Подожди! Не перебей меня! Умность человека на всадника похож. Сам человек без умности — все равно что конь будет. Всадник его по хорошему дорога ведет, куда нужно повернет. Если конь дурить начинает, всадник ему нагайка показывает. Бить коня надо, может быть, один-два раза, а больше нет. Такой конь, который нагайка пробовал, всегда его помнить будет. Потому, если дурить начнет, ему нужно этот нагайка только показывать.