— Вы большая чудачка. Подождите, когда вам будет больше лет, что вы тогда скажете? Ведь кроме книжек есть еще жизнь. Она свое требует.
Елена Васильевна посидела еще с полчаса, жалуясь на тоскливую Булг-Айсту, и ушла, взяв с Ксении слово, что она будет заходить к ней «запросто».
Выспаться Ксении не удалось. Имея скверную привычку читать в постели до тех пор, пока глаза сами не закроются, она не загасила свою «летучую мышь» и часа через два вскочила, разбуженная стуком в окно и незнакомым женским голосом, жалобно звавшим ее по фамилии. Накинув одеяло, Ксения выбежала на улицу и привела... Капитолину. Дрожа от холода так, что зуб на зуб не попадал, Капитолина крайне сбивчиво рассказала, что задержалась в этих краях не по своей вине, увидела огонек в окне и решилась потревожить Ксению, потому что боится так поздно идти в село.
Ксения была в замешательстве — где ее положить? Договорились устроиться «валетом». Капитолина с удовольствием выпила стакан молока. На ней было нарядное шелковое платье, волосы завиты, и вся она приторно пахла духами.
Забравшись под одеяло, Капитолина старалась согреться, но ее знобило все больше и больше.
До утра Ксении пришлось ухаживать за гостьей, класть на ее горячую голову мокрое полотенце и поить водой.
Эрле удалось развернуть посылку Ксении только в обеденный перерыв. Там оказалась спичечная коробка, в ней на вате лежало обручальное кольцо и маленькая записочка:
«Свое решение я не изменю».
У Эрле потемнело в глазах... Вечером он был на заседании в исполкоме и как будто отвлекся.
Дома он вспомнил, что с утра не ел, и взялся за примус. Эта проклятая машинка всегда раздражала его, а сегодня особенно; он тыкал иглой, ища отверстие ниппеля, и не попадал, вышел из терпения и выпил натощак стакан водки; потом снова стал целиться на ниппель. Ничего не получилось. Тогда Эрле достал хлеб, соль и масло и сел за стол. В бутылке еще оставалось стакана два водки, и он ее докончил, а съел всего кусочек хлеба с маслом, густо посыпав солью.
В дверь постучали.
— Кого еще черт принес,— пробурчал Эрле, вставая, но, вспомнив, что дверь не заперта, крикнул:— Входите! Открыто!
Неловко улыбаясь, вошла... Капитолина.
Эрле привстал, тараща на нее глаза, и вдруг почувствовал,
что ненавидит ее, как никогда никого не ненавидел за всю свою жизнь.
—Гадюка! Змея!—исступленно крикнул он, встав во весь рост и сжав кулаки.
Капитолина в испуге шарахнулась к стене.
— Зачем приползла, змеища?
Капитолина дрожащими руками вытащила из-за пазухи сверток и протянула Эрле.
— Это... ваше...
Эрле ничего не заметил. Он видел только ее ненавистное лицо, плюнул и грубо выругался.
Капитолина сделала два шага вперед и положила сверток на стол, но Эрле все еще видел только ее лицо и задыхался от бешенства.
— Р-раздавлю!—рявкнул он и, схватив стакан, шваркнул его об стенку. Капитолина исчезла. Эрле плюхнулся на табуретку и уронил голову на стол.
Пришел он на работу молчаливее, чем обычно, и Елена Васильевна сразу же отметила, что начальник чем-то расстроен.
— Немного болит голова,— объяснил он.
В контору вошла Ксения. Елена Васильевна спросила ее, какие женихи ей снились на новом месте.
— Совсем не снились, потому что я не спала.
И Ксения рассказала, что случилось ночью.
—Кто же это такая?— спросила Елена Васильевна.
— Да я не знаю даже, как ее звать. Учительница из Харгункин. Я ее вчера подвезла, а она и заприметила, где я живу. Не позвать ли ей врача?
—- А что с ней?— спросил Эрле, ужасно боясь, что у Капитолины какая-нибудь рана.
Оказалось, у нее озноб, жар и испарина. Камень спал с души Эрле, и он повеселел.
— Да это, наверное, малярия. Дайте ей хины, и дело с концом,— сказал Эрле.— У меня, помнится, где-то дома есть! Подождите!
Дома у Эрле все еще был ералаш, и он шарил довольно долго, пока нашел хину в коробке с цветочными семенами. Укладывая семена обратно, он обратил внимание на синий сверток, лежащий на столе.
Это был его бумажник. Эрле задумался, как он мог здесь оказаться. Если бы он положил здесь бумажник сам, то чего ради ему понадобилось завертывать его в бумагу? Он повертел эту бумагу и установил, что это обложка тетради ученика харгункиновской школы Мучкаева...
Ксения объявила, что как только напоит хиной свою гостью, пойдет в рощу отсыпаться, а Елена Васильевна собралась на парники. Эрле посидел еще часок в конторе в глубокой задумчивости и, сказав два раза кому-то в пространство «нехорошо», пошел во флигель.