— Я вам уже сказала, что не поеду. Не агитируйте. Я человек нервный, я не могу работать в степи, да еще в бандитской!
— А как же будут работать другие? Впрочем, дело ваше, я ничего не знаю. Идите в исполком, там и говорите.
Капитолина бросилась к председателю.
— Довольно странно, товарищ Очиров. Неужели вы не можете сделать уважение товарищу Эрле? Почему его жена должна ехать на опасную и грязную работу? Кроме того, я больна...
— Я уже сделал однажды уважение вашему мужу и не привлек вас к ответственности за бегство с работы... Но что вы так поступили, я не забыл, нет, не забыл,— сказал он тихо, но внушительно.— И вы поедете. Или вам очень плохо будет, очень плохо, предупреждаю вас. А если действительно заболеете—принесете мне справку от врача.
Капитолина была вне себя. Она рыдала всю ночь и добилась того, что Эрле пригласил врача.
— Я не нахожу у вас ничего, кроме легкого нервного возбуждения,—сказал врач, осмотрев Капитолину добросовестнейшим образом.—И даже...—он несколько смущенно взглянул на Эрле, который присутствовал при этой процедуре,— вашей жене будет только полезно пребывание на свежем воздухе... Право же, полезно. Это так благотворно влияет на нервную систему!
Глаза Капитолины метали искры, но доктор не обратил на это ни малейшего внимания и, сказав Эрле несколько слов о погоде, заторопился домой.
Капитолина снова разбушевалась, и Эрле не знал, куда ему деваться.
Через два дня Капитолину вызвали в исполком и спросили, почему она не является на инструктаж к Юрковой.
— Я не собираюсь ехать на саранчу, вот и не являюсь.
— Ты понимаешь, что ты делаешь, или не понимаешь? Ты меня срамишь не только на весь улус, а на всю область!— возмущался Эрле.—• Всякий может подумать, что это я на тебя так воздействую, ведь я беспартийный, понимаешь ли ты? Вот что: или ты поедешь на саранчу, или я с тобой разведусь! Это теперь очень просто делается. Стоит мне подать заявление в загс и — готово! Пойдешь в свои Харгункины уже не на десять дней, а навечно!
— Хорошо, я поеду на саранчу, но почему бы мне не поехать на булг-айстинский участок, почему ты не пошлешь в Харгункины Сорокину?
— Друг мой, у Елены Васильевны есть много обязанностей по станции. Отлучаться из Булг-Айсты она не может.
— Какие там обязанности! Я тоже могу их выполнять!
— Ты не агроном и не зоотехник, а только дурная учительница...
— Ах вот как! Это у тебя одни отговорки. Сразу видно, что ты хочешь остаться вдвоем с Сорокиной!
(Когда до Елены Васильевны дошли слухи об этих разговорах, она затосковала еще больше: неужели Эрле пойдет на это? ведь если он прикажет, она, пожалуй, не посмеет противиться...
Эрле не знал, куда деваться от скандалов, которые уже перестали быть тайной для окружающих, и он решился-таки отправить Сорокину в Харгункины. Но об этом надо было поговорить в исполкоме. Товарищ Очиров, всегда ранее шедший ему навстречу, теперь накричал на него.
Словом, до самого конца мая из-за одного слова «саранча» и в исполкоме, и на станции поднимался такой шум, что Ксения чуть не плакала: Капитолина смотрела на нее волком. Елена Васильевна и даже смиреннейший Василий Захарович не один раз сказали, что если бы не Ксения, всё жили бы нормально, а Эрле заявил, что он не только мякину отдал на саранчу, а и все свое душевное спокойствие.
А саранча еще безмятежно дремала в кубышках. Что же будет после? Ксении казалось, что единственное светлое пятно на Шарголе — Клавдия Сергеевна.
«Ксения Александровна.
Поздравляю вас с добычей мякины и прошу ни о чем, касающемся Сонринга, не беспокоиться. Я уже поговорила с председателем — он дает нам подводу, ведра и бочку. Лопаты у нас есть.
Сумки для приманок я сошью сама из детской клеенки, которую
поручила Нигмиру купить в Булг-Айсте сегодня же. О деньгах не
беспокойтесь, потом рассчитаемся. Мякину мы свалим в углу школьного коридора, занятия ведь кончаются, и она никому не будет мешать.
В конце месяца я буду посылать на зараженные участки дежурных, чтобы, не прозевать срок появления саранчи, а как только она родится, пошлю к вам нарочного.
Нимгир не расстается с саранчой — все возит ее по хотонам, и я ему сказала, что придется и для него сшить специальную сумку: его экспонаты и зубные щетки с мылом уже не помещаются в карманах.