Так и пришел Озун в полк и, правда, очень был рад, что он здесь не один. Только недолго он там жил, наверное, одну или две недели.
Повели Озуна с товарищами в Покровский хурул. Там пушки стояли. У Казачьего бугра тоже пушки. У Армянского моста еще пушки. У Луковского моста опять пушки. Кругом много солдат — старые и новые казаки.
И приказали начальники ночью из пушек стрелять прямо в кремль. Там два человека — ревком и стачком засели. Они оттуда Комитет народной власти ругали и скандал кругом делали. Озун помнил, как сразу после первого выстрела наполнился город воем долгих и тревожных гудков и народ выбегал на улицу и метался туда и сюда.
Много дней шел бой в городе. Магазины горели. Гостиный двор горел. Вечерний базар горел, дома простые тоже горели. Дым и огонь кругом, и никто пожар не тушил.
А когда новых казаков окружили, они начали разбегаться. Озун хотел с товарищами в поезд сесть, куда-нибудь подальше уехать, но только один эшелон ушел. Ледокол «Каспий» пришел
под мост и обстрелял железную дорогу! Тогда Озун бежал обратно в Покровский хурул, оттуда на речку Болду, в камыши. Сто лет там можно жить, и никто не найдет! После туда еще много разного народу прибежало — и урусов, и калмыков. Рассказывали они, что ревком и стачком разбили калмыков, а уральские казаки, что на помощь в Астрахань шли, обратно вернулись. Сам князь калмыцкий Тундутов в степь бежал, там опять будет войско калмыцкое собирать.
А Озун из камышей убежал в степь, а оттуда на Дон. У Краснова в армии был, а осенью восемнадцатого года подался под Ено-таевск, а там... Крутом разные банды ходили, кто себя красным, кто белым называл, а один раз Озун даже какую-то зеленую банду встретил. Думал Озун тогда много и совет с товарищами держал.
— Па русскую правду-мравду плевать надо!—говорил он.— Надо свою, калмыцкую правду искать, а какая она — красная или зеленая, все равно. Где много калмыков, там и калмыцкая правда.
Поехали ни генерала Улагая искать. Полк у него калмыцкий был—две ысячи сабель, он под Давстой стоял. Озун сам с Улагаем говорил тогда:
— Давай соберем наш народ, уйдем от улусов в Сибирь. Там много земли свободной. Монголов там тоже много. С ними жить будем, пожалуйста. Пускай урусы друг с другом дерутся. Зачем калмык должен в чужую драку лезть?
Не захотел генерал Улагай никуда уходить.
— Или забыл ты,— сказал он,— старинную калмыцкую пословицу: «Незнакомый начальник — тигр, незнакомая местность — ад». И еще есть одна пословица: «В привычной стране грубый холст мягок, а шелк незнакомой местности — не лучше холста». Если уйдем мы от урусов, там еще кто-нибудь на нас верхом сядет. Давай скорей на коня, бери саблю и помогай большевиков бить. Обещает нам Деникин, хорошо будет калмыкам жить, если они большевиков прогонят...
Но и с Улагаем недолго Озун ходил. Большевики разбили Улагая. Из двух тысяч только шестьсот человек осталось... А из двадцати товарищей Озуна только девять. Опять советовался с ними Озун. Решили ни к кому больше не ходить, а отдельно держаться. Наверно, теперь недолго осталось: калмыцкий народ не захочет беспорядок терпеть, наверно, скоро в Сибирь тронется...
Когда затравленные и голодные улагаевцы мерзли в развалинах какого-нибудь зимовья, а по степи мчался неистовый ветер, они невольно вспоминали свои кочевья. Тосковал о кибитке и сам Озун; он вспоминал в такие минуты детство, и, как это ни странно, даже каторгу: даже там, на нарах, с кандалами на ногах он имел свое место, а нынче для него нигде места нет.
Вскоре после окрыления саранчи пришла очередь Багальда-на ехать в хурул за провизией. С тех пор как арестовали гелюнга, бандиты ездили за провиантом только по ночам.
Когда Багальдан выезжал из хурула с двумя мешками, навьюченными на лошадь, которую он вел в поводу, милиции удалось его задержать.
Кулаков начал с того, что поздоровался с Багальданом за руку и предложил ему закурить, а потом заговорил с ним так, как будто Багальдан не бандит и конокрад, а порядочный, симпатичный человек.
Он попросил Багальдана помочь ему в очень важном деле — ликвидировать банду. Если Багальдан поможет, он будет помилован. Конечно, заставить его это сделать никто не может, но если он откажется, то теперь же будет отправлен прямо в тюрьму, потому что он конокрад, убежал из-под ареста, стал бандитом и ранил харгункиновского председателя.
Говорили с Багальданом и калмыки-милиционеры, и все уверяли, что если он поможет им взять банду, он сделает большое добро для всего народа.
Багальдан думал недолго, потому что в банду он попал, только боясь тюрьмы, ничего против советской власти не имея. И вот ему предлагали такой выход, о котором он не смел и мечтать. И он согласился...