Коротко вскрикнув, она уронила поводья и пошатнулась. Нимгир не дал ей упасть.
— Что ты? Что с тобой, сестренка?— сказал он, подхватывая ее, и, увидев Озуна, вздрогнул. Ибель безмолвно застыл в седле.
Внезапно примчался такой ураган, какого Нимгир не помнил за всю свою жизнь. Он был совсем горячий, а степь превратилась в хаос. В воздухе метались груды перекати-поля, раскаленный песок хлестал по лицу, не давал дышать, слепил глаза. Вокруг взвились смерчи...
Нимгир с трудом удерживал лошадей и Ксению. Последнее, что он увидел,— задних лошадей кулаковского отряда. Сопротивляясь урагану, они шли сильно накренившись. Потом наступила, кромешная тьма, в воздухе стоял пронзительный свист, и сверху, как казалось Нимгиру, на них сыпались камни. Ксения пришла в себя от их ударов, лошади стояли, тесно прижавшись друг к другу, всадники пригибались к их шеям.
Через четверть часа вновь засияло солнце, и в степи наступила необыкновенная тишина.
— Где же град?— спросила Ксения, оглядываясь.
Нимгир указал вниз: земля была усеяна мертвой саранчой. Туча ее, подхваченная ураганом, исхлестанная песком и закрученная смерчами, была уничтожена начисто.
Нимгир соскочил с лошади.
— Вот сколько умирал царцаха!—воскликнул он.— А лошади наши плакают!—он повернул к Ксении голову своей лошади. Крупные, смешанные с песком слезы катились по ее морде.
— Давай мне папиросу, пожалуйста! Курить я крепко захотел,— сказал Ибель Ксении, отряхивая песок с седла и колен.
Ксения полезла за портсигаром, но сначала ей пришлось выбросить из кармана несколько горстей песку.
Кое-как отряхнувшись, всадники двинулись в путь, и все удивлялись, какая масса саранчи погибла от урагана. Она валялась на протяжении не менее чем пяти верст.
— Очень страшно это,— тихо оказал Ибель.— Наверно, в этот час душа его к Эрлик-хану на допрос пришел, так я думаю...
— Я сам испугался,— отозвался Нимгир.— Не знаю почему, думаю, я видел этого человека раньше... Только где и когда, никак вспомнить не могу. А ты тоже крепко испугался, сестренка?
— Да, и мне было страшно,— ответила Ксения.— Но ведь все это так и должно было случиться... Кто же жил, как царцаха, как она и умирать должен.— Она посмотрела вперед. Там под ясным синим небом простиралась ровная, выметенная ураганом дорога, а вокруг горько благоухала полынь...
Ксения ночевала у Клавдии Сергеевны. Ей приснилось, что опа уютно спит, свернувшись в комочек, глубоко в земле и просыпа ется от проникшего к ней солнечного луча. Схватившись за него, Ксения тянется кверху, с трудом и болью раздвигая землю.
А наверху трава, покрытая сверкающими росами, качается и тихо шелестит.
И вдруг Ксения чувствует, что и сама она травинка, тоже покрытая росой и тоже качается и шелестит. И необыкновенный восторг охватывает все ее существо.
«Цвети, цвети»,— шелестят вокруг нее травы. И Ксения кланяется им до земли, выпрямляется, раскрывает объятия и цветет, безудержно цветет и любит весь мир и вдруг понимает, что любовь и цветенье — одно и то же.
Но вот со всех сторон опять появляется саранча. Безумный страх охватывает Ксению. Она хочет бежать, но не может оторваться от земли и, вскрикнув, просыпается. Оказывается, она даже села во сне. Комната совсем голубая от луны, с улицы доносится песенка сверчков.
Ксения вспоминает вдруг страшного всадника, кричавшего ей что-то, и, бросившись в подушки, горько плачет. Никто на целом свете не знает, что это она, она помогла ему отправиться к Эрлик-хану, и как ей тяжело!
— Что с вами, Ксаночка?—Клавдия Сергеевна, разбуженная ее криком, подбегает к ней, садится на край постели.— Милая моя, вы плачете? Неужели и вы плачете? Но о чем? Что случилось? Приснилось что-нибудь, да?
— Да... Приснилось,— сдерживая рыдания, отвечает Ксения и гладит руку Клавдии.— Приснилось мне, что я как трава расту, и расти так больно, так трудно!..
Утром Ксения уехала в Булг-Айсту. Клавдия Сергеевна тоже должна была приехать туда на следующий день. Ее вызывали на заседание в исполком, где ей предстояло делать содоклад.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Вернувшись из Салькын-Халуна, старик Говоров немного прихворнул: простыл маленько, ночуя в степи. Несколько дней он провел в постели и думал о смерти.
«Неровен час, придет она за мной, а дела-то мои не кончены...» Ждать, когда молодежь познакомится, на его взгляд не стоило: будут хоровдиться, стесняться, а если самому вмешаться, дело пойдет скорее. И как только ему полегчало, он начал действовать: придумал посадить перед своим домом деревья и пошел к Василию Захаровичу на питомник, попросить парочку саженцев тополей либо ясеня.