Заметив приближающуюся телегу, Маша присмотрелась и закричала:
— Паша! Па-ша! Ксения Александровна едут! Бежи стревать! Черная, похудевшая Ксения спрыгнула с подводы и крепко обняла Пашу.
— Ну, как без меня поживала?
Паша хотела ей сразу все сказать, но рядом стояла мать.
— Ничего, хорошо...— едва слышно ответила девочка.
Ксения быстро прошла к себе, бросила вещи и побежала на почту.
Письмо с сургучной печатью она прочла дважды, протерла глаза и рассмотрела штамп.
— Дур-рак!— выругалась она.
Паша тихонько открыла дверь.
— Я... уезжаю.
— Куда?
— В соседнее село, в няньки... Папаня велел...
— Как же это? Я сейчас с ним поговорю. Где он?
— В поле. Уже и подвода здесь. Я попрощаться с вами пришла...
— Да как же это! Ах, какая досада!—Ксения совсем растерялась,—Ну, что делать... До свиданья. А с папаней я поговорю. Обязательно поговорю. Может, он согласится. Постой! Вот возьми на дорогу.— Ксения протянула ей деньги.
— Не надо...
— Как не надо? Пригодится. Ты ведь заработала. Помнишь, стрекоз мне приносила?
— Поломала я стрекоз-то, вы их выбросили,— уличила Паша Ксению.
— Паша!— раздался из коридора голос матери.
— Пойду я. Кличут...—и девочка исчезла.
— Вот так возвращение!—сказала себе Ксения и еще раз прочла письмо прокурора.— Нет! Он писал это с температурой градусов в сорок! Работе с саранчой конец, а у него только начало! И еще грозит арестом, если не приеду. Ишь ты! Пусть попробует! Что-то я хотела?—Она пометалась по комнате и вспомнила: — Маша! Как же это вы отпустили Пашу? Ведь она маленькая! Ее еще самое нужно няньчить!
Не я это, Ксения Александровна. Сам это, Прокофий. Разве с ним сговоришься? Что задумал — хоть умри, сделай!
— Да что ж вам девочку свою не жалко? Не ожидала я от вас, а Прокофию вашему скажите, что он гадкий человек! Вот и я сама ему скажу, как только увижу. Сам неграмотный, так думает и дети пусть в темноте живут! Паше нужно в школу, понимаете вы или нет? В школу! Бессовестные вы люди!
Маша не обиделась на Ксению. Она сама украдкой утирала слезы.
— Уехала дочка?—спросил Прокофий, вернувшись вечером домой.
Маша ничего ему не ответила.
— Чего молчишь? Аль глухая?
— А ты чего спрашиваешь? Слепой, что ли? Радуйся теперь! Кусок для девки пожалел! И впрямь ты гадкий мужик, правильно Ксения Александровна давеча про тебя оказала.
— А мне что? Пущай говорит. Это интеллигенция. Давай ужин.
— Сам возьмешь,— огрызнулась Маша.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Известие о женитьбе Эрле не произвело на Клавдию Сергеевну особенного впечатления: союз с Капитолиной Эрле заключил раньше, чем заявил об этом обществу.
Она пережила это событие в полном одиночестве и всеми силами старалась, чтобы ни одна душа не заметила горечи, какою пропиталась ее жизнь. Она боялась этой горечи и с головой ушла в работу. И как же она ей помогла, эта работа! Только закончив борьбу с саранчой, Клавдия Сергеевна поняла это. Все происшедшее отодвинулось так далеко, что даже воспоминания не причиняли ей боли. Да и стоило ли оно воспоминаний? Ведь все совершившееся не обжигало больше сознания!
Закончив борьбу с саранчой, Клавдия Сергеевна принялась готовиться к экзаменам в педагогический институт.
Когда в конце лета ее вызвали в Булг-Айсту на заседание исполкома, где ей предстояло делать содоклад, она предупредила начальство о своем предстоящем увольнении.
— Прямо какая-то эпидемия!— огорченно воскликнул заведующий.— Все мчатся учиться и учиться! Кто же работать будет? Вот и Харузин Виктор Антонович тоже—два года проработал, в агрономию влюбился и крыльями захлопал. Оба наших лучших учителя удирают. А мы-то, думали вас нынче в Булг-Айсту перевести. Может быть, раздумаете, а?
— Нет, не раздумаю,— мягко сказала Клавдия Сергеевна.— К вам нынче пришлют замену, а я у вас не в долгу: вместо двух лет я три отработала после окончания курсов.
— Да, это верно. Но все же...
— Но вернусь к вам и никуда больше. Для меня в работе необходимо сознавать, что я нужна. Я знаю, что я здесь нужна. Вы думаете, мне самой не жалко расставаться с Сонрингом?
Со своим бывшим женихом Клавдия Сергеевна встретилась вечером, перед заседанием, в коридоре исполкома. Эрле остановился в замешательстве и покраснел до корней волос, не зная, следует ли ему поздороваться с Клавдией. По его мнению, Клавдия вполне могла не ответить на его приветствие, а это не осталось бы незаметным для окружающих, которые в таком маленьком местечке больше, чем где-либо, склонны интересоваться чужими делами. «Уж лучше остаться невежей в глазах одного человека, чем осрамиться перед всеми»,— подумал он.