— Здравствуй, Вольдемар!— просто оказала Клавдия, поравнявшись с ним.
— Здравствуй, Клава!
Ему стало немножко стыдно перед собой, и он почти с благодарностью взял ее за руку.
— Я слышала о перемене в твоей жизни. Поздравляю. Надеюсь, что ты счастлив. Я всегда этого желала.
— О да!— выдохнул Эрле, еще раз покраснев.— Я счастлив вполне. Жена моя — прекрасная хозяйка и в своем роде замечательная женщина.
— Вот и хорошо,— сказала Клавдия.— Я думала, что вы подойдете друг к другу.— И она прошла в зал заседаний.
Во время ее выступления Эрле не спускал с нее глаз. Никогда до сих пор Клавдия, в строгом синем платье с белым воротничком, не казалась ему такой прекрасной, как в этот вечер! И чем больше он смотрел на нее, тем ниже опускалась его голова. Только теперь он понял, что обстоятельства всегда оказывались сильнее, чем он.
«А что если бы я в тот день не сослался на дождь? А что если бы я не увиливал от прямого признания? Может быть, Клавдия простила бы мне. Но жизнь не машина, и дать ей задний ход, увы, невозможно!»
На другое утро, уходя от Ксении после ночевки, Клавдия Сергеевна встретилась в коридоре флигеля с Капитолиной. Клавдия Сергеевна прошла, как бы совсем не заметив ее. Капитолина бросилась к Маше Бондаревой. Когда она узнала, что Клавдия Сергеевна ночевала у Ксении, возмущению ее не было границ, и, как
только Эрле пришел домой обедать, она с места в карьер пошла в атаку.
Вот как!—кричала она.— Оказывается, ты здесь совсем не хозяин! Каждая девчонка устраивает в твоем флигеле постоялый двор, даже не спрашивая твоего разрешения! А впрочем, что я? Может быть, ты и дал такое разрешение! До какого я дожила позора! Старые любовницы моего мужа ищут с ним свидания у меня на глазах!
Эрле слушал ее хладнокровно. Он привык уже обедать под такой аккомпанемент! Но когда Капитолина упомянула имя «старой любовницы», он взбесился.
—Ни слова больше о Клавдии!—взревел он.— Слышишь, ни слова! Если ты еще раз осмелишься произнести это имя, если ты осмелишься даже думать о ней своими грязными мозгами, я выкину тебя прочь! Не воображай, что, расписавшись со мною в загсе, ты закабалила меня на всю жизнь!
Эрле хотел на другой же день уехать в Астрахань, но на станцию нагрянула рабоче-крестьянская инспекция.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Как Ксения и предполагала, Арашиев не вернулся из командировки ни в день ее приезда, ни на следующий. В исполкоме, куда она заглянула, чтобы отметить свое прибытие, работала какая-то комиссия. В комнату, где она заседала, никого не пускали, а около дверей ходили на носках и говорили шепотом.
«Слава богу, это меня не касается!»—подумала она, поднимаясь по знакомой тропинке. Ей хотелось немного отдохнуть после походной жизни, дня два нигде не показываться, привести себя в порядок, по-человечески поспать и поесть. Нужно было дождаться груза из Салькын-Халуна, отправить его в Астрахань, а потом уехать и самой.
По привычке Ксения кинула взгляд в сторону питомника. Там, между грядами, виднелись спины работниц, а в стороне стоял Василий Захарович.
— Ну, как вы здесь? Процветаете?—весело сказала Ксения, подходя к нему.
— Помаленьку,— улыбнулся лесовод, тряся ее руку.— Как ваша саранча?
— Летит. Берегите питомник! А я тоже теперь скоро улетаю. По этому случаю я собираюсь завтра вечером устроить маленькую пирушку. Приглашаю с условием, что вы принесете свою посуду и стул.
Василий Захарович замялся.
— Я, к сожалению, завтра никак не могу. У меня совещание. — Ну так я перенесу ее на послезавтра,— не моргнув, сказала
Ксения.— Дело ведь это несложное. Кроме вас и Елены Васильевны, я никого не зову.
Василий Захарович заерзал и начал с особой тщательностью гасить папиросу.
— Спасибо. Постараюсь.
— Вот и хорошо! Как ваша математика?
— Никак. Бросил.
— Почему?
— Если уж пошло начистоту, так я скажу вам по-товарищески-’ раздумал я. Ни к чему мне это. Кто я? Простой лесовод, практик... С меня хватит и того, что я знаю. Работой моей довольны. Питомник свой я люблю, а в комиссары не мечу... Надо знать свое место каждому. Вот мне и показалось, что не туда я полез...