Не думала, что моя жизнь закончится в самый ее рассвет. В 19 лет.
— Куда ты собралась, баруха?
Мамочка, что все это значит? Я зажмуриваюсь, а в следующую секунду взвизгиваю от боли. Чья-то рука вцепилась в мои волосы и потянула наверх. Я едва касалась пола носками.
— Не ори! — бритый оскалился мне в лицо, — мы порешали, я первый у тебя буду.
Меня затошнило. Живот скручивало спазмами от ударов, которые я получала за каждое сопротивление. По щеке было больнее всего — голова дергалась, волосы натягивались подобно струне. Я уже не чувствовала своей головы, а они сдирали с меня одежду, подобно стервятникам.
— Пожалуйста, не трогайте! — умоляю, чувствуя на голом теле мужские руки.
Меня скручивает от отвращения. Его руки повсюду, другие только смотрят. Я визжу и извиваюсь в его руках, как уж. Носки не дотягиваются до пола.
Ему надоедает играть с моим телом, и тогда он дает знак — другие рвут с меня пижамные штаны. Я теряю голос, в глазах летают искры от боли. Я уже не кричу, я хриплю.
— Долго ты ее лапать будешь? — рычит второй, — скоро менты подъедут, а тут уже очередь. Ее еще грохнуть надо.
Слышу звук пряжки ремня. Я почти теряю сознание и не вижу ровным счетом ничего. Только чувствую его мерзкие руки.
— Подожди, не видишь? Зеленая девка, все по красоте надо. Первый раз-таки.
Они смеются. Мне больно. Противно. Из глаз текут слезы, когда я падаю на пол плашмя. Колени прожигает болью, но это ненадолго.
— Анархист-старший приказал ее хорошенько отыметь, а потом убить. Умрет смертью побитой собаки, — ржет третий.
Меня кидают на постель, обнаженной кожей чувствую холодный металл ноутбука и острый шелк. Я распахиваю глаза. На моем теле ни капли одежды, меня уже ничто не спасет.
Я вскидываю ногу, из последних сил ударяя главаря в грудь. В глазах заискрило от боли, а он даже не сдвинулся с места, только разозлился. За это получаю удар по щеке — такой, что вмиг теряю себя.
И визжать перестаю.
И тела не чувствую, потому что вместо изнасилования получаю удары от обозленного мужчины — один за другим, до гематом, до крови.
— Блядь, ты че творишь?! Как собака на сене! Ну-ка отойди! — кидается второй.
После ударов я уже не чувствую тела. Это и к лучшему. Даже если они начнут свое грязное дело, я уже ничего не почувствую. Лучше умереть, чем быть оскверненной этими троими.
— Тихо! Кто-то идет!
На моих рассеченных от ударов губах появляется улыбка. Истеричная. Словно предсмертная. То кашель с кровью, то улыбка. Да… лучше умереть.
Только знать бы — за что?
— Эмин приехал! Отошли живо!
Мои крики утихли, чтобы в комнате возродились крики моих палачей. В комнату вошел кто-то сильнее. Они его боятся. Его сила придавила меня к кровати, хотя он еще даже не касался меня.
Кто такой этот Эмин?
И следом: а есть ли разница?
— Вам было велено убить ее.
Тяжелый голос. Как металл. Даже тяжелее. Опаснее. Мне не нравится этот голос, он впивается в мое побитое обнаженное тело, как клеймо. Без касания помечает.
— Сначала поиметь, а потом убить, — смешок главного из бритых.
Выстрел. Всего один. Мое тело даже не дергается. Но того, кто посмел сейчас засмеяться — больше нет.
— Еще вопросы?
Мне снится, или я слышу вой автомобильной сирены?
Открываю глаза. Дергаю пальцами. Скоро здесь будет полиция.
Я хочу жить. Но не хочу быть заклейменной этим… зверем.
— Забирайте женщину и выносите через черный выход. По лестнице вниз. С ментами справлюсь, девчонку прикончу.
Откуда он знает, где в нашем доме черный выход? И почему он хочет забрать мою маму?
Я со стоном откидываюсь на постель — вставать бесполезно. Только привлекаю к себе его внимание.
«Диана, ты должна бежать. Он убьет тебя и глазом не моргнет. Убийцы с таким голосом не врут, он прикончит тебя прямо на твоей постели. Если еще не захочет стать первым мужчиной перед твоей смертью…»
— Женщину довезите в сохранности. Хоть волосок упадет — Анархист с вас шкуру снимет. Вы знаете, сколько лет он ее искал.
— Конечно, Эмин! — голос моих мучителей наполнен благодарностью и страхом.
Забоялись полицию. А Эмин — не забоялся. Я уже хорошо его знаю.
Они ушли за моей мамой.
Пытаюсь подвигать пальцами. Могу. А ноги не поднимутся, даже с кровати не улизнуть.
Страшно — от приближающихся шагов страшно. Он давит на меня каждым метром приближения.