— Скажу. — Рыбнев кивнул и стал проталкиваться сквозь толпу.
Рикошет Палыч еще минуту посмотрел в огонь, послушал голоса пьяненьких мужиков и злые трезвые голоса их жен, а потом незаметно скрылся в тени, словно его и не было.
Глава двенадцатая
Рыбнев схватил за рукав молоденького безусого солдата:
— Рядовой, мне нужна ваша помощь.
— Еще я гражданским не помогал, — процедил боец. — Рукав-то отпусти, вошь.
Рыбнев сунул ему под нос свое удостоверение. Рядовой побледнел и пробормотал:
— Простите, товарищ майор. В гражданской одежде вас не признал; гражданская одежда уродует человека…
— Отставить, — устало пробормотал Рыбнев и скомандовал: — За мной!
— Есть, товарищ майор!
Протолкались сквозь толпу, вышли к подъезду нужного дома. Рыбнев поднял голову: висельник свисал с балкона прямо над ними; веревка была привязана к одной из балясин. Рядовой проследил за взглядом Рыбнева и буркнул:
— Чертовы гражданские.
— Как фамилия-то твоя, рядовой? — спросил Рыбнев.
— Рядовой Лапкин, товарищ майор!
— Пошли, Лапкин, тихонько снимем самоубивца; пока другие не заметили и лишней паники не развели.
— Слушаюсь!
Они поднялись на третий этаж. Рыбнев на взгляд определил квартиру, с балкона которой свисал самоубивец. Дверь в квартиру была белая, обшарпанная, с английским замком и свисающим на длинном проводе электрическим звонком. Рыбнев постучал для очистки совести: он не думал, что кто-то ответит, и морально приготовился вышибать дверь. Но ему неожиданно ответили молодым женским голосом:
— Кого там несет?
— А ну открывай! — взвился Лапкин. — Не тот у тебя случай, чтоб вопросы задавать!
— Отставить, Лапкин, — сказал Рыбнев и спросил у двери: — Можно войти? У вас там человек повесился, с балкона свисает.
— А то я не знаю, — ответила женщина. — Это мой сожитель; не выдержал он бездуховности человеческого существования на этой планете, вот и свел счеты с жизнью.
— Это, конечно, понятно, — сказал Рыбнев, — но почему он о других не подумал? Мог и дома повеситься, в домашней, так сказать, обстановке. А так не эстетично как-то висит. Надо бы снять.
— А вам какое дело? — крикнула женщина. Чиркнула зажигалкой, закурила: в щель между косяком и дверью потянуло крепким дешевым табаком. — Рудик свободный человек. Был. Висит себе и висит, никого не трогает. Какое вам вообще дело? — Ее голос стал вдруг визгливым. — Вы там мертвецов жрете, и еще смеете что-то говорить об эстетичности?
— А ну заткнулась! — заорал Лапкин. — А ну быстро открыла! Да кто ты такая, чтоб…
Рыбнев врезал рядовому в солнечное сплетение. Лапкин задохнулся.
Рыбнев схватил его за ухо, прошипел:
— Слушай, рядовой: твоя работа в данный момент — молчать и ждать приказа. Всё. Понял?
Лапкин с трудом кивнул, и Рыбнев отпустил его. Боец отполз к стене зализывать душевные раны.
— А как вас зовут? — спросила женщина за дверью.
— Рыбнев, — представился Рыбнев.
— А меня — Симеона. Красивое имя?
— Красивое, — согласился Рыбнев. — Откройте, пожалуйста, Симеона, а то не по-русски как-то через дверь разговаривать.
— Вот скажи, Рыбнев, — Симеона звякнула за дверью в колокольчик, — было у тебя хоть раз такое чувство, что ты стоишь на краю пропасти, а вокруг туман — хоть глаз выколи — и не понятно, в какую сторону надо идти, чтоб не свалиться в бездну?
Рыбнев вздрогнул.
— Похоже, было. Чувствуешь, да? — Женщина тихо засмеялась. — Вот и Рудик чувствовал, что мы на краю, а он чувствовал тонко, художником он у меня был, Рудик мой. И я чувствую. И ты чувствуешь, военный человек Рыбнев: движемся мы к пропасти семимильными шагами и самоубийство в такой ситуации, наверно, не самый худший выбор. Хотя грешно, конечно.
— Я не силен в теологии, Симеона, — признался Рыбнев. — У меня есть задание: снять повешенного человека с балкона, чтоб он не висел на всеобщем обозрении, пугая тем обывателя. Обещаю, мы с Лапкиным только затащим его на балкон и всё: тут же и уйдем. С милицией вам, конечно, придется пообщаться, но это попозже утром, спешить не станем.
— Люди, заселяющие чужие планеты, как икра мандрагорского зайчика, — сказала Симеона. — Знаете, чем знаменит зайчик с планеты Мандрагора, Рыбнев?
— Он не умеет летать? — предположил майор.
Симеона вздохнула:
— В космической зоологии вы тоже не сильны…