— На самой-самой макушке? — заинтересовался Половинкин.
— Да, — кивнула Надя. — В таком месте, которое с земли никто не мог увидеть.
— Ребята, проверим, — пригласил всех на лестницу Половинкин.
Плечи гиганта находились на уровне второго этажа. Снизу казалось, что он чуть ли не прислоняется ими к перилам. Но когда ребята взбежали по ступенькам, они обнаружили, что Давид отстоит довольно далеко от лестницы и заглянуть ему в макушку никак невозможно.
— Если бы стать на перила, — сказала Наташа Белкина.
— Давай я обопрусь на перила, а ты станешь мне на спину, — деловито предложил Толя Кузнецов.
— Давай… Нет, лучше не надо. Я боюсь.
— Витька тебя подстрахует.
— Нет, лучше пусть он сам… И тетка вон забеспокоилась.
— Ну как хотите, — буркнул Толя Кузнецов и отошел в сторону, потеряв всякий интерес к статуе.
Наташа Белкина, Наташа Миронова, Ленка Гришина — все становились на цыпочки, подпрыгивали, но ничего разглядеть не могли.
Прыгая через ступеньку, запыхавшийся, прибежал Роман Дьяченко. Он снизу помахал им рукой и сообщил:
— А вот и я. Чегой-то вы там смотрите?
— Вторую макушку ищем у Давида, — озабоченно ответил А. Антонов.
— А разве у него было две макушки? — не поверил Роман.
— А ты подпрыгни — сам увидишь, — сказала Ленка.
— Не надо больше прыгать, — попросила Надя. — Спустимся теперь вниз и снова посмотрим на Давида.
— Зачем? — очень искренне удивился Половинкин, и во взглядах остальных Надя прочла тот же вопрос.
— Я нарочно вам сказала про тонзуру.
— Обманула? — угрожающе поинтересовался Толя Кузнецов.
— Нет, не обманула. Все так и есть, как я сказала. Но я нарочно сказала. Идемте вниз, — она махнула рукой, и ребята нехотя потянулись за ней вниз. — Так нельзя смотреть произведения искусства, как мы сегодня начали. Я вам сказала про тонзуру, и Давид для вас перестал существовать. Вы его не разглядели как следует. И все искусство Микеланджело заслонила выщербленная макушка, созданная к тому же резцом другого, бездарного скульптора. Так?
— Ну, так, — нехотя ответил Толя Кузнецов.
— Мы один раз с папой пришли в Третьяковку, — продолжала Надя, вдохновляясь наступившей тишиной и вниманием. — Все было хорошо, пока экскурсовод не начал говорить про муху. Суриков работал писцом в канцелярии и один раз на чистом листе нарисовал муху. Муха была как живая, и начальник этой канцелярии отнес и положил листок на стол губернатору. Тот увидел муху, хотел согнать, а она не улетает. Он удивился, еще раз махнул рукой — а она опять не улетает. Мы потом долго не могли смотреть картины Сурикова. Смотрим на боярыню Морозову, а видим муху. Она мешала нам сосредоточиться. Так и с макушкой Давида. Вот теперь вы его обязательно увидите. Надо только помолчать и забыть «про вторую макушку».
Она замолчала. А. Антонов, Половинкин, обе Наташи, Ленка, Толя Кузнецов и не успевший как следует отдышаться Роман Дьяченко стояли перед Давидом, пораженные его красотой и силой, забыв о том, что на макушке, в том месте, которое им никогда не суждено увидеть, есть несколько царапин от резца бездарного скульптора. Они увидели Давида, увидели Гиганта, собравшегося на битву с Голиафом. Уловив этот важный момент прозрения, Надя сказала, и в гулкой тишине высокого каменного зала ее слова прозвучали раскатисто, весомо:
— Теперь пойдем дальше и просто посмотрим, какие здесь есть еще сокровища, что где находится.
В греческом зале вокруг статуи Галла, поражающего себя в грудь кинжалом, сидели с этюдниками ученики художественной десятилетки. Они прорабатывали фигуру воина. Белобрысый мальчишка, не стесняясь зрителей, орудовал над своим листом резинкой в одной руке и карандашом в другой. При этом он успевал интересоваться всем, что происходило в зале, поглядывал по сторонам, перебрасывался шуточками с соседкой, сидящей от него по правую руку, оборачивался назад, где кружком около Нади собрались ее одноклассники. Толя Кузнецов подошел посмотреть, что рисуют пацаны, и Белобрысый, воспользовавшись этим, спросил: