Впервые Караванова обнял ребенок, впервые он услыхал стук его маленького сердца. И что-то горячее, бесконечно-нежное, любящее могуче и мягко ворохнулось в душе. И впервые он понял отцовское чувство. Он бережно, с замирающим сердцем потерся губами о пухлую щеку, увидел нежнейшую детскую шею и, едва касаясь, поцеловал ее. Ухо его щекотали прядки паутинисто-мягких волос. Они пахли, как воробышек. И Караванова наполнило желание оберегать это хрупкое существо. И именно эта беспомощность так была мила. Стоять на защите ее это и есть, наверное, частица отцовского счастья.
— Вот так-то, друг мой Боцман, — глухо проговорил Караванов. — Видишь: ночь уже, скоро утро, а ты все не спишь… решил болеть… Как же это, братец?
Караванов принес стрептоцид, и Боцман удивительно послушно проглотил таблетку.
Юлинька всю ночь дремала не раздеваясь и поминутно вскакивала, когда мальчик начинал бредить.
Утром Караванов вызвал врача. Седая старуха с пронзительными, острыми глазами, с крепким голосом, осматривала Фомушку, а он хныкал, отбивался.
Несколько вопросов Юлиньке, сверкнувший, колючий взгляд — и слова, от которых пересохло во рту.
— Воспаление легких. Немедленно в больницу.
Врач сделала укол пенициллина. Юлинька собрала Боцмана, повернулась к напуганному Сане:
— Хозяиничай. Завтракай. А я из больницы прямо на спектакль.
У нее в этот день было два спектакля.
— Не волнуйтесь! — успокаивал Караванов. Он растерянно топтался около Юлиньки, держа Боцмана на руках. Когда они уехали, дом показался ему тоскливо опустевшим…
Воевода
После премьеры «Оптимистической трагедии» решили начать работу над «Лесной песней» Леси Украинки. Пьеса всем понравилась, и только Дальский выступил против:
— Вы, друзья мои, закусили удила и несетесь галопом! А цветы, которые расцветают на глазах у зрителей? А превращение лета в осень, осени в зиму? А горящая хата? А русалка, которая становится вербой? Это оформление влетит в копеечку!
Тогда слово взял Полибин. На художнике был костюм шоколадного цвета. Правая рука в брючном, кармане перебирала звякающие монетки. Один конец пестрого шарфа переброшен на спину, другой кистями на грудь.
— П-прошу г-господина Д-дальского не в-волно-ваться! — заговорил он, улыбаясь. — В-ведь я же буду оформлять! Я! — кокетливо взбил волосы на висках. — П-поняли? Я оформляю, значит нечего в-вам б-беспокоиться!
Актеры засмеялись.
— Дирекция будет д-довольна — художник м-мало истратит д-денег, артисты б-будут д-довольны — художник сделает хорошее оформление. М-можете п-поверить Полибину!
Любуясь собой, он пошел на место. Актеры зааплодировали. Художника уважали за талант, хоть он и любил произвести эффект, похвастаться.
Ждали распределения ролей, волновались.
Ждал, волновался и Северов. Образ парубка Лукаша тронул в душе самое сокровенное. Ложась спать, развернул пьесу и увидел этого парубка до мельчайших черточек. Долго ворочался ночью, уныло думал: «Не дадут!»
Утром, придя на занятия политкружка, Алеша увидел, что артисты толпились у доски объявлений. Сразу стало жарко, но он шел к доске медленно, спокойно.
— Что новенького? — спросил он небрежно.
— Поздравляю, Алешка! — схватил его руку Никита. — С тебя пол-литра!
Слыша, как бьется сердце, Алеша посмотрел через головы стоящих. Висело распределение ролей. «Лукаш — арт. Северов», — прочитал он.
Лампочка, которая была когда-то окрашена синей краской, а потом эту краску пытались соскоблить, даже эта лампочка в синих полосках и пятнышках сияла радостно, подмигивала: «Не осрамись! Не провали!»
Только немного расстроился и то на минутку: главную роль молоденькой лесной русалки Мавки играла Чайка.
Одни отходили счастливые, другие — возмущенные, но те и другие — внешне спокойные.
Собирались в репетиционной комнате.
В большом окне мелькал мелкий снег. Он сыпался стремительно и косо, похожий на белый дождь. Но никто не видел его. Сидя за длинным столом, все смотрели на Воеводу.
Вот он грациозно пробежал на цыпочках, легко и ловко подпрыгнул, и перед актерами возник кокетливый щеголь черт: хихикал, увивался около русалки.
Вот изогнулся, лицо стало угрюмым, захохотал, заухал, и все увидели Лешего, хозяина леса.
А вот сгорбился, голова затряслась, глаза блеснули тускло и злобно. По комнате проволочил ноги дряхлый Водяной.