— И вот Мавка, лесная русалочка, впервые охвачена любовью. Эта любовь вспыхнула сейчас, на глазах у зрителей. Трепетная, чистая!.. — Он протянул руку. Сенечка уже знал: подал ему спички. Воевода закурил, сунул коробок в карман. — Начали!
Чайка схватила Северова за шею и поцеловала по-театральному, не касаясь губ. Алеша закрыл глаза, чувствуя весну, лес, ночь, шепнул:
— Хорошо, — еле слышно прошептал Воевода.
громко задекламировала Чайка, —
— Не то, не то! — Воевода заметался. — Все наигрыш, правды нет! Одни слова! А что за словами трепещет? Ты живи, а не играй. Говори просто. Слушай партнера.
Чайка сверкнула на мужа глазами и запрокинула голову Северова.
— Галина Александровна! — плачущим голосом взмолился Воевода. — Ведь я же говорил: это чистая девочка. Она по-детски восхищается Лукашом. Изумленно разглядывает его лицо.
— А у меня как же? — проворчала Чайка.
— А вы хватаете его, как прожженная в любви матрона! Вместо живого разговора — декламация! Не любите, а показываете, что любите! Перед вами простая, задача: рассмотрите лицо человека, который так восхитил вас!
В середине репетиции Воевода опять застонал, будто ему переламывали кости.
Чайка рванула со своей шеи шарфик.
— С вами немыслимо репетировать! — прошипела она и ушла со сцены.
Воевода пьяными глазами смотрел вслед. Наконец, придя в себя, сказал:
— Покурите!
Забрал у Касаткина спички и ушел.
— Не вытянет она. Слишком тонкая роль, — шепнул Северов Сенечке.
— А зачем бралась? Зачем? — рассердился тот. — С пеной у рта вырывала себе эту роль у Скавронского!
Подошла возбужденная Чайка, прикурила от папиросы Северова и хрипловато пожаловалась:
— Невозможно работать с мужем. Чуть плохое настроение — отыгрывается на мне!
— Не нужно вам играть эту роль, — сказал Сенечка, — не ваша это работа. Откажитесь.
— Ну, знаете ли, не вам судить об этом, — вспыхнула Чайка. — Вы еще зеленый! И говорить с собой в таком тоне я не позволю! — Она стремительно отошла.
— Вот тут и будь правдив, — развел руками Сенечка. — А если бы соврал, похвалил — был бы лучшим другом. Боится правды, как черт ладана!
— Ох, Сенька, наживешь ты себе здесь врагов! — засмеялся Северов.
— А врагов не имеют только безобидные старички!
…Но никакие огорчения с женой не могли охладить Воеводу.
В эту же ночь в комнату Северова постучали. Было три часа.
— Алеша, дорогой, — раздался голос Воеводы за дверью. — Вставай! На том свете выспишься!
Северов оделся и вышел.
Воевода ходил по коридору, ерошил волосы, из кармана пиджака торчала истрепанная пьеса.
— Идем! Понимаешь, родилась мысль… Насчёт финала твоей роли. Но прежде заглянем к Караванову!
Они поднялись этажом выше. Караванов открыл. Он стоял в трусах, босой.
— Родилась мысль! — Воевода отстранил его, ворвался в комнату и начал с грохотом отталкивать стол к стене. Радостно подскочил к Караванову, потрясая руками: — Мы же не так трактовали Лешего! Мы делали его как настоящего лешего из русских сказок! А в сказках он всегда отрицательный тип! Пугало! Страшилище! Одно слово — леший! А в пьесе он благородный! И каким поэтическим языком говорит:
— А? Чуете? — кого-то уличал Воевода. — А мы… — и он сильно, как по доске, застучал по лбу пальцем. И вдруг забегал. — Это же философ! Поэт леса! Он царственно величав. А мы делали его каким-то изогнутым, почти на четвереньках! Безумие! К черту! Весь рисунок другой — и внутренний, и внешний. Роман Сергеевич, голубчик, давай-ка пройдем пару монологов — проверим! А то я не засну!
Караванов засмеялся, надел пальто и ночные туфли.
— Алеша, посуфлируй, — Воевода сунул Северову пьесу. Забрал у Караванова спички, закурил, спрятал их в свой карман.
Караванов задумался, гордо откинул голову. Воевода, не замечая, так же откинул голову. Караванов прищурился, широко повел рукой:
Воевода шевелил губами, повторяя слова и жесты за Каравановым: