…Монолог кончился.
— Ну, что? — торжествующе закричал Воевода, сел верхом на стул, спинкой вперед. — Теперь единство между содержанием и формой! Поэт! Философ! Как, Алеша? Правильно?
Северов кивнул.
Воевода только сейчас разглядел Караванова как следует и рассмеялся:
— Царь! Поэт!
Тот стоял в трусах, в туфлях и в зимнем огромном пальто.
— Черти! Спать не даете!
— Идем, Алеша, к тебе! — Воевода выскочил из комнаты и заговорил на весь коридор: — Ты понимаешь, какая ошибка у тебя? Ты в конце разводишь мне мелодраму…
Ножа не было…
Юлиньку «вводили» в старый спектакль «Трактирщица». Роль Мирандолины у нее уже была играна.
После дневной репетиции побежала в больницу.
Доктор Арефьев скорее походил на борца-тяжеловеса. Большая, совершенно лысая голова поражала буграми черепа. На носу росли волосики, они золотились на солнце. Руки у него такие здоровенные, что люди удивлялись: как он обращается с детьми? Но Юлинька знала: дети обожают его.
— Будьте покойны, мамаша, мальчик ваш становится уже румяным! — Арефьев глядел на нее поверх очков. — Парень — первый сорт. Скоро выпишем!
— Спасибо вам, доктор! — Юлинька даже молитвенно сложила перед грудью ладони.
— Вот видите, я вас обрадовал, а вы, мадам, однажды испугали меня! — доктор сделал строгое лицо.
— Я? Когда же? — удивилась Юлинька.
— Ну, как же! Смотрю: на палубе корабля у огромного орудия, среди бесшабашных моряков, появляется этакая девушка и называет себя комиссаром! Фу ты, ну ты, ножки гнуты!
Юлинька засмеялась.
— А вы не смейтесь! Я было — за шапку! В жизни ложь невыносима, а в искусстве — преступна!
— Значит, я… не понравилась вам? — огорчилась Юлинька.
— В первую секунду. Не поверил как-то. А потом и не заметил, как забрали вы меня в руки. Да-а, — он медленно и откровенно осмотрел ее с головы до ног, — сила не в мускулах, а вот здесь, — он постучал себя по шишковатому лбу, — и вот здесь, — потыкал в грудь. — Мысль и чувство! Превосходный спектакль! И своевременный! Небось слыхали, какой Ниагарский водопад вранья обрушили на нас джентльмены за границей? Из-за Венгрии!
Разговаривали долго. Арефьев смотрел все спектакли, знал всех актеров и судил довольно строго. Некоторые спектакли ему не нравились.
— У узбеков есть поговорка: «Подкрашивая бровь, не выдави глаз». Так вот, во многих спектаклях вы, подкрашивая жизнь, выдавливали ей прекрасные глаза.
Не нравились ему и плохие актеры:
— Они во всех ролях одинаковы!
Юлинька вспомнила о Северове. Идя домой, все думала о нем: способный же он человек, а вот действительно не находит красок для характеров.
Дома она поставила на плитку картошку, обед готовить было уже некогда: скоро идти на спектакль. Помогла Сане решить задачку.
Когда пришел Северов, Юлинька сидела с Саней за столом. Из большой кастрюли извергались клубы пара, стояла тарелка с соленой капустой и тарелка с крупными ломтями хлеба. Смеясь и обжигая пальцы, чистили картошку, ели ее с таким аппетитом, что Алеша даже слюнки сглотнул.
— Мы — туристы! Мы на привале! У костра! В дремучем лесу! — сообщил Саня.
— Садись, Алеша! — пригласила Юлинька.
— С удовольствием. У костра — с удовольствием! — Алеша сел к столу. — А это, братцы, подарок от нас всех… — Он развязал пакет, звякнули и сверкнули коньки. — Вот это — ага, это большие! — Сане! Поменьше — Боцману!
Саня сразу же сел на пол прилаживать к конькам веревки. Северов закурил и крепко потер виски. Сегодня он получил деньги за чтение по радио и немножко выпил. Его переполняла любовь ко всему белому свету. Казалось, что теперь он все поймет и во всем разберется.
— Ах, вояки, вояки! — проговорил он.
— Кто? — удивилась Юлинька.
— Есть актеры, которые витийствуют! Махают шпагами! А шпаги-то деревянные, щиты картонные! О народе толкуют, о жизни, о борьбе! А из-за кулис не вылезают! О народе судят по своим женам и теткам, а о жизни — по книгам. Вот и я, должно быть, такой же! Не могу простить себе провала в «Оптимистической».
Юлинька смотрела на него задумчиво, не мигая.
— Нужно не охать, а добиваться!
— Да, да, ты права! Ты права!
Саня, стуча коньками, ушел на улицу.
До спектакля был еще час.
— Ты извини, Алеша, я прилягу.
— Нет, нет, я ухожу! — вскочил Северов. — Прости. У тебя и так забот полон рот!
— Подожди. Говори. Я хочу слушать тебя, — строго остановила Юлинька. Она легла на раскладушку, закрыла глаза.