Полибин смотрел на часы.
— Ах, черти! — восхищался он. — На две минуты быстрее!
Часы у него, как всё, необычные: под красным стеклом.
Сцена превратилась в глухой развесистый лес.
Полибин потер руки, подошел, потрепал Северову и Юлиньке волосы.
— А вы б-боялись! Д-держитесь П-полибина, с ним не п-пропадете! Он из н-ничего сделает к-кон-фетку!
Бросился к сцене, закричал дребезжащим тенором:
— П-пешеходов! Г-где вы?
— Вот так-то, Алешенька, — улыбнулся Воевода и обнял его за плечи, — значит, премьера, говоришь? Так сказать, итог нашей жизни. Да-а… Живешь, живешь, а потом и подумаешь: «Какой же толк от меня?»
Северов насторожился. Голос Воеводы был непривычно мирный и грустный. Должно быть, пришла задушевная минута, когда говорится о затаенном.
— Оглянешься назад — будто и дело делал, спектакли ставил, гордиться можешь. А задумаешься и видишь: тонет дело души твоей в мелочах! По уши тонет! Там озлобленным был из-за пустяка! Там визгливо себялюбьице искусало все сердце. А там чистоты не было, ума не было… Есть люди, которые всю жизнь живут только для себя. Думают лишь о себе. Какая пошлость! И, главное, не согласуется это с нашей жизнью. Она все яростнее бьет за это…
Воевода задумался. Алеше захотелось сказать ему что-нибудь хорошее, дружеское.
А на сцене открылся люк, из электробудки высунулась лохматая, угрюмо-сонная голова электрика Пешеходова.
— Андрей, сделайте т-такой п-подвиг, — осветите сцену лунным светом, — попросил его Полибин.
Голова скрылась, раздалось недовольное ворчание.
— Ну, взваливайте свой тяжкий крест на плечи! — засмеялась Юлинька.
Воевода махнул рукой.
Пешеходов действительно был тяжким крестом для всех режиссеров и художников. Как с ним ни бились, он не мог, хотя бы смутно, осознать, что такое творчество. Для Пешеходова было ясно одно: сделать в частной квартире проводку, ввернуть лампочку, получить на пол-литра. Здесь все нормально. Но вот начинались крики: режиссеры несли какую-то околесицу, которую сам черт не разберет.
— Ты понимаешь или нет, что такое весенняя лунная ночь в глухом лесу? — волновался Воевода, подбежав к сцене. — Лопаются почки! Все оживает, пахнет! Почувствуй это и пойми, какой нужен свет!
Из будки раздалось ворчанье, что-то с грохотом упало, понеслись глухие, как из-под земли, проклятья.
Щелкнули выключатели, вспыхнули зеленые прожекторы, и… воцарилось молчание. Пешеходов ждал возмущенных криков. Он всегда и всюду вызывал их…
— Я видел сегодня тебя во сне, — шепнул Алеша и, взяв Юлиньку за руку, увел в конец зала.
— А ты не спи днем, вот и не будут сниться кошмары! — засмеялась она.
— После такого сна я должен, я обязательно должен был увидеть тебя!
— Ну, вот и увидел! И ничего особенного! Обычная! Два уха! — она потеребила свои уши. — Один нос! — Она прижала его, сделала курносым и рассмеялась.
— Я хочу сказать тебе… Я должен сказать тебе… — Алеша перевел дыхание, вытер лоб. — Я решил…
А в это время Воевода кричал в отчаянии:
— Ах ты, господи, боже мой! Андрей, посмотри сам на сцену — мертвый, ровный свет! Разве это луна? Весна? Это кладбище! Свет нужен мягкий, теплыми бликами. Ну, отнесись ты хоть раз к своей работе творчески! Подумай над пьесой, разработай освещение!
Из люка доносилось ворчание. Там, под сценой, стоял Пешеходов и, глядя вверх, показывал фигу, бубнил, чтобы не услышал режиссер:
— На вот, выкуси! Нужен мне ваш театр, как собаке пятая нога! Не нравлюсь — увольте. Меня хоть сейчас схватят на мылзавод или пивзавод!
Помощник Ванька Брызгин хихикал.
— Мне приснилась та ночь в грузовике, когда ты спала! — зашептал Алеша. — Все не хорошо… Запутано… Нужно же все как-то…
Юлинька стала серьезной, притихла.
— Мне кажется, что ты относишься ко мне по-другому… Какая-то чужая стала, а ведь я…
Забыв, что во рту его дымится папироска, вытащил вторую, поднес к губам и тут же сунул обратно в портсигар.
— Ты любишь меня? — спросила Юлинька, глядя на сцену.
— Люблю!
— Ты уверен?
— О чем ты говоришь, Юлинька? Как ты можешь задавать такой вопрос?
Алеша тоже смотрел на сцену.
Машинист и рабочие походили на гимнастов цирка. Они бросались по лестницам вверх, повисали на веревках, бегали бесшумно из конца в конец, крепили, привязывали, заколачивали. Они рушили глухой лес и воздвигали поле с хатой; словно волшебники, взмахом руки хату и поле превращали в озеро со скалами на берегу.
— Что ты хочешь? — спросила Юлинька.