А та, на мгновение прижалась к Кораблёву. Шепнула виновато:
– Прости меня, дядя Андрей. Наговорила я тут…
– А, – махнул рукой Кораблёв. – Оба мы хороши. Ты вот что: если всё-таки вскроешь «Карман» и он, в смысле – Гробовщик, там будет ещё живой, ты его сразу ко мне. Пароль помнишь?
– Три – семнадцать – девятнадцать, – улыбнувшись сказала Алеся.
– Вот-вот, – кивнул учёный. – Любая водная поверхность. Главное, чтобы проточная была и моя посудина там прошла.
Девушка кивнула и хотела было идти, но Кораблёв задержал её руку в своей.
– Знаешь, жизнь делится на две части, – сказал он. – В первой, человек думает, ради чего он живёт. Во второй – ищет повод, ради которого можно умереть. Если, конечно, не предпочитает сгнить на больничной койке в собственном дерьме. Ради чего живу, я уже знаю, а вот ради чего сдохнуть, ещё не придумал.
Он помялся, потом выпалил:
– А-то может махнуть с вами?
Девушка отрицательно покачала головой. Провела ладонью по его щеке.
– Живи, дядя Андрей. Живи, пожалуйста.
– Уф, – сказал снорк, глядя сквозь стёкла маски на Алесю.
– Прощай, Афанасий, – ласково погладила она его по голове, продела руки в лямки своего рюкзака и лёгкими шагами сбежала на пирс.
Пыж посторонился, пропуская её вперёд, и вскоре вся четверка двинулась по набережной влево. Где-то там начинались ржавыё рельсы, которые должны были увести их к лаборатории № 13.
Они не видели, как Кораблёв долго смотрел им в след, выкуривая одну сигарету за другой. Как, наконец, махнул рукой и ушёл с палубы, отдав команду Афанасию убирать трап.
И как несколько минут спустя дебаркадер отчалил от берега и будто растворился в последних клочках утреннего тумана.
Ничего этого они не видели.
Шли, настороженно прислушиваясь, вздрагивая от любого постороннего звука. Ещё на дебаркадере Баркас заставил каждого попрыгать. Бека, у которого в рюкзаке что-то постукивало и позвякивало, заставил выложить все и переложить заново.
Набережную вскоре заслонили высокие кучи щебня и песка, слева они минули скопище ржавых контейнеров, промежутки между которыми торчала жёсткая, как щетина, трава и наглые молодые деревья. Справа, будто выброшенный на берег огромный дохлый сом, показался остов прогулочного катера. Без единого стекла в иллюминаторах, насквозь проржавевший, он, казалось, только тронь и рассыплется в труху.
Наконец вышли к железке. Рельсы были рыжими от ржавчины, деревянные шпалы все в трещинах. И везде отдельными пучками, а-то и целыми кустищами, сквозь щебёнку, из трещин в трухлявых шпалах – трава больного жёлто-серого цвета. Двинулись по колее, но вскоре, шедшая первой Алеся подняла руку, останавливая движение. Долго смотрела куда-то вперёд и влево. Пыж повертел головой и заметил слева метрах в пятидесяти по ходу движения странно дрожащий куст. Будто током его било. Или боялся он чего-то.
– Перекур, – тихо скомандовала Алеся.
Присели на рельсы. Закурили.
– Как ноги? – негромко спросил Бек у Баркаса.
В ответ тот молча показал большой палец.
Пыж достал флягу, сделал глоток, передал по кругу.
Баркас прикрыл глаза, вспоминая события утра.
– Там Контролёры, – напомнил Кораблёв. Уточнил. – Аж три штуки.
Светало. Было сыро и холодно. На душе – тревожно. Как всегда, когда Баркас просыпался в Зоне.
Они сидели у вновь разведённого костра. Бек, проснувшийся первым, вскипятил воду, и теперь они пили чай с бутербродами, которые Болотный доктор притащил в большом целлофановом пакете.
Все, молча, посмотрели на него.
Кораблёв продолжил:
– Я сам с ними никогда не пересекался. Но, по слухам, они своё гнездовье зомбаками окружают с приказом стрелять на любое движение. А всполошите хозяев, они и вас под контроль взять смогут.
Пыж посмотрел на свою левую руку, сжал пальцы в кулак. Разжал. Усмехнулся.
– Вы хотя бы план действий выработали? – не отставал учёный. – Не надо подробностей. Просто скажите, мол, успокойся, старый пень, всё мы уже обсудили.
– Успокойся, старый пень, – сказал вместо девушки Баркас. – Чего там обсуждать? Зомбаки наверняка только главный вход охраняют. Да вокруг больницы с десяток бродит. Чтобы через окна никто не забрался. Конторлёрам тоже большой охраной светиться не охота. Тем более, такой безмозглой.
Он неспешно достал сигарету, прикурил её от зажигалки и продолжил: