И она отправилась бы прямо в Свободные города. Конечно же, она туда направлялась.
Но по пути оказался водопад, заинтересовавший ребёнка. И скалистая почва с особенно прекрасной водой. И ей вдруг показалось, что она сама хочет поведать всё этому ребёнку, спеть ему песню… И пока она пела, то шагала всё медленнее и медленнее. Ксан винила в этом свою старость, то, что спина сильно болела, что ребёнок был слишком неспокоен, но и сама знала, что всё это было настоящей ложью.
Ксан вновь остановилась – и вновь и вновь отворачивала одеяльце, чтобы посмотреть в эти глубокие чёрные глаза.
Каждый день Ксан отходила всё дальше и дальше от дома. Казалось, она блуждала кругами, не в силах шагать быстрее. Как правило, она шла через лес почти так же прямо, как и по дороге, а теперь блуждала настоящими извилинами, словно ворвался в жизнь ветер и внёс беспорядок. А ночью, когда закончилось уже козье молоко, Ксан потянулась за паутиной из звёздного неба, и ребёнок вкусил истинную магию. И каждый глоток звезд делал глаза ребёнка всё темнее и темнее, и в глазах её терялись целые галактики.
На десятую ночь путешествия – этого обычно хватало, - она прошла лишь четверть пути. Луна росла каждую ночь, хотя Ксан не обращала на неё внимание, лишь потянулась привычно за звездным сиянием.
В звёздном сиянии, все знали, магия была. Но она оказалась такой хрупкой и рассеянной из-за огромных расстояний, превратилась в столь тонкие нити… Да, этого хватало, чтобы откормить ребёнка, чтобы он был здоровым и красивым, чтобы в сердце проснулось лучшее, что там только было, а ум и душа всегда гармонировали между собой. Да, этого хватало на прекрасное благословление, но не на магию.
Однако, был ещё лунный свет – совсем другой.
Лунный свет – кого угодно спроси! – был магическим.
Ксан от ребёнка не могла отвести глаз. Солнца и звёзды, и маленькие кометы… Пыль туманностей. Чёрные дыры и шлейфы, безграничные пространства… И огромная луна, большая, сверкающая…
Ксан потянулась к облакам. Она не смотрела на небо – она не заметила луну.
Может быть, она всё-таки заметила, как тяжёлый, физически ощутимый свет ударил её пальцы? Заметила, каким он был липким? Каким милым?
Она махнула пальцами над головой, а потом опустила руку, не в силах больше держать её так высоко.
Может быть, ощутит тяжесть силы на своём запястье? Но нет. Она вновь и вновь пыталась его почувствовать, но ничего не выходило.
А ребёнок съел. И не отрывался – а внезапно вздрогнул и вывернулся на руках Ксан, а потом выдал громкий вскрик. Очень громкий. А потом удовлетворённо вздохнул и тут же уснул, прижимаясь к ведьминой груди.
Ксан посмотрела на небо, чувствуя, как падает ей на лицо лунный свет.
- Боже мой! – прошептала она. Она и не заметила лунного света, сильной магии… Ребёнку хватило бы и одного глотка – а ведь девочка выпила много, много больше.
О, как же она жадна!
Так или иначе, было ясно – и луна сверкала над деревьями. Ребёнок переполнился магией, и в этом не было никаких сомнений. И теперь стало ещё сложнее, чем было прежде.
Ксан устроилась на земле, скрестила ноги и уложила на колени спящего ребёнка. Нельзя было её будить хотя бы пару часов. Ксан пробежалась пальцами по девичьим тёмным кудрям. Даже сейчас она чувствовала пульсирующую под кожей силу, чувствовала каждую ниточку лунного света, что наполняла её тело, её кости. Она на какое-то время стала до ужаса хрупкой – но, разумеется, не навсегда. Совсем ненадолго. Вот только Ксан помнила довольно много о волшебниках – и от них тоже, - что воспитали её когда-то давным-давно, когда она была ещё маленьким ребёнком, и пояснили, что не так уж и просто вырастить ребёнка-волшебника. Её учителя очень спешили, чтобы передать ей всё, что только успеют. И её хранитель, Зосим, не раз упоминал об этом в своих длинных рассказах, более того, казалось, до бесконечности говорил: "Дать ребёнку магию – это всё равно, что в руки младенца вложить меч, даровать ему столько власти, но не дать ни капельки здравого смысла! Ты разве не видишь, моя девочка, как нам трудно справиться с тобой?!
И, разумеется, это была чистая правда. Дети, в жилах которых текла не кровь, но магия, были очень опасны. И, конечно же, такого ребёнка с кем попало – даже с самыми хорошими людьми, - она оставить просто не имела никакого права!
- Ну, любовь моя, - промолвила она наконец-то. – Разве ты не приносишь хлопот вдвое больше, чем обычные, нормальные дети?
Ребёнок громко вдохнул носом воздух. На напоминающих лепестки роз губках появилась несмелая, самая первая в жизни ребёнка улыбка. Ксан почувствовала, как громко, как гулко забилось её сердце, и она прижала младенца к своему сердцу.
- Луна, - прошептала она. – Тебя отныне зовут Луна, и я буду твоей бабушкой. Мы станем замечательной семьёй.
Как только она это произнесла, Ксан поняла, что это чистая правда. Слова струнами натянулись между ними, сильнее любой магии.
Она встала, положила ребёнка обратно в тёплые одеяла и начала свой долгий путь к дому, задаваясь вопросом, как, во имя всего святого, пояснит это Глерку.
Глава 4. В которой есть только сон
Сколько ж ты задаёшь вопросов!
Никто не знает, что на самом деле делает с детьми ведьма. Да никто и не спрашивал! Мы не можем, разве ты не понимаешь? Слишком больно…
Хорошо. Она их ест. Доволен?
Нет, я так не думаю. Мама мне говорила, что она поедает их души, и что эти бездушные тела бродят по земле, не в силах жить, не в силах умереть. Опустошённые глаза, опустошённое лицо, бесцельное блуждание по свету. Но не думаю, что и это правда. Мы б тогда их увидели, верно? Хотя бы одного, за все эти бесчисленные годы!
А бабушка рассказывала мне, что она держит их как рабов. Они живут в подвалах под её огромным дворцом в лесу и мешают болото в её огромных котлах, выполняют её приказы с утра до ночи. Но и это, думаю, ложь. Случись такое, кто-то из них уж точно бы сбежал. За все эти годы хоть кто-то нашёл бы выход и вернулся бы домой. Нет, не думаю, что они стали рабами.
На самом деле, мне кажется, там вообще ничего нет. Не о чем и думать.
Но порой я мечтаю… О твоём брате – он снится мне. Ему восемнадцать или девятнадцать. Я вижу этот сон – у него тёмные волосы, в глазах его сияют звёзды… Я представляю, как он улыбается мне, и всё сияет вокруг на много-много миль. А прошлой ночью мне снилось, что он ждал у дерева прихода девушки, звал её по имени и держал за руку, а сердце его колотилось, когда он её целовал!
Что? Нет, я не плачу… Зачем мне плакать, что за глупости!
Так или иначе, это был просто сон.
Глава 5. В которой чудище внезапно влюбляется
Глерк не одобряет – так он и сказал в первый день по прибытию ребёнка.
И повторил это на следующий день.
И на следующий.
И на следующий.
Ксан отказывалась слушать.
- Дети, младенцы, - раздавались песни Фириана. Он обрадовался. Крошечный дракон сидел на ветке прямо над дверью в дом Ксан, распахнув свои разноцветные крылья так широко, как мог, а ещё вытянув длинную шею. Голос его был громок, а ещё он ужасно фальшивил, и Глерк зажимал уши.
- Дети, дети, дети, дети! – продолжал Фириан. – Как же я люблю детей! – однако, прежде он никогда не встречался с ребёнком, по крайней мере, этого не помнил, но дракону это любить их не мешало.
С утра до ночи Фириан пел, Ксан суетилась у малышки, а Глерка всё так же никто и не слышал. Ко второй неделе жизнь их перевернулась с ног на голову – пелёнки-распашонки и детские наряды висели на верёвках и сушились, свежевымытые бутылочки покоились на столах, была куплена новая коза (Глерк понятия не имел, откуда она взялась), и Ксан разделяла молоко на то, что пьют, и на то, из которого делают сыр и сливочное масло. А ещё весь пол был просто засыпан игрушками! Не один раз Глерк, опуская свою лапу на пол, внезапно выл от боли, наступив на что-то до жути твёрдое и колючее. Он внезапно обнаружил для себя, что привык выбираться из комнаты тихо-тихо, почти на когтях своих лап, чтобы не разбудить ребёнка, не напугать ребёнка, не замучить ребёнка своей поэзией.