Глупая бедная овечка. Сама попалась. Теперь у меня есть все, чтобы стереть с лица Земли ее проклятого отца с его прогнившей насквозь корпорацией.
– Ненавижу тебя! – шипит с отвращением. Лицо бледное, в голубых глазах ледяное презрение.
– Да мне похуй, – спокойно улыбаюсь ей в лицо. – Теперь ты полностью моя. Будешь делать, что я скажу!
Снова пытается вырвать руку. Дергается так яростно. Хоть бы не сломать ей запястье, блин. Отпускаю.
Ее подружки уже сверлят нас непонимающими взглядами. Бляяя.
– У тебя пять минут привести себя в порядок, – кидаю Еве и выхожу из комнаты.
Спускаюсь по лестнице, за спиной со всей дури захлопывается дверь. Так сильно, что звенят окна. Блять, сама злится, и меня бесит, сучка. Злой, как черт, спускаюсь по мраморной лестнице.
Вкусы у Кауфмана стандартные для его поколения. Не дом, а Эрмитаж. Хуйнул побольше золота и барокко. Не удивлюсь, если у этого старого пердуна герб фамильный уже имеется.
Прохожу в зал. И тут же братец Евы, пытается перегородить мне дорогу:
– На пару слов, – кивает в сторону какой-то подсобки.
Блять, ну что еще?! Ебаный цирк!
Иду за ним. Знаю, что сейчас начнет ебать мозг про то, что, если хоть один волосок упадет с головы его сестренки, то бла-бла-бла…
Подсобка оказывается гостевой ванной. Вхожу. Фил закрывает дверь и тут же подлетает:
– Если ты хоть пальцем ее тронешь… – пищит мне в лицо.
Как предсказуемо. Еб твою мать, завали уже!
Хватаю его за грудки, с силой прижимаю спиной к стенке, что у него аж вышибает воздух из легких:
– Трону, блять, – рычу в ответ. – Она, сука, моя жена. Я ее сегодня еще как трону.
Лицо Фила покрывается красными пятнами. Кулаком со всей дури ударяет меня в печень. Стискиваю челюсти. Сучий потрах!
Локтем прижимаю горло к стенке. Его лицо становится багровым. Наклоняюсь и громко говорю в самое ухо:
– Обещаю, что буду сегодня трахать твою сестренку так, что завтра она ходить не сможет. Если ты, гандон, еще раз пасть свою откроешь, закатаю тебя в цемент на заднем дворе твоего папаши, понял меня?
Резко отпускаю. Фил хватается за горло и пытается сделать вдох.
Такой же безрассудный, как и его сестрица. Будет весело начистить ему ебальник прямо на свадебной вечеринке.
Но веселья и без него хватает. Открываю защелку и выхожу из ванной.
– Ты за все ответишь, – сипит мне жалостливо вслед.
Это твой папаша за все ответит. Скоро. Очень скоро.
Организаторы зазывают всех в сад, там накрыт праздничный банкет. Щуплый пацан, помощник тамады, подбегает ко мне:
– А где невеста? Мы вас уже ждем, – говорит запыхавшись.
– Будет через пять минут, – рявкаю, он предпочитет свалить в туман.
Блять, если эта девчонка сейчас не спустится…
Хрупкая фигурка в белом платье появляется на лестнице.
Не смотрит на меня. Лицо насупленное, бледное. Приподнимает подол платья, начинает спускаться по лестнице.
За ней следуют ее подружки. Кидают в меня обеспокоенные косарики.
Ева с гордым видом пересекает зал и собирается, видимо, пройти мимо меня. Моментально выбешивает.
Я сдерживаюсь. Подхожу к ней. Вместе идем к выходу в сад. Кидаю на нее взгляд искоса. Выражение такое, словно на собственных похоронах. Злобное скорбное приведение.
– Если улыбнешься, куплю тебе шоколадку, – буркаю ей на ухо, то ли побесить, то ли хоть немного разрядить обстановку.
– Пошел ты! – рявкает в ответ.
Если эта девка меня еще раз пошлет, вытрахую сегодгня всю дурь из нее, честное слово! Сжимаю кулаки.
Мы выходим в сад под аплодисменты гостей. Ведущий начинает свою задорную тираду:
– А вот и наши виновники торжества! Посмотрите, какая очаровательная пара!...
О, да, очаровательная – это про нас. Занимаем свои места.
Весь вечер Ева сидит молча и ничего не ест. Когда доходит очередь до тоста ее отца, замечаю, как она сжимает свои маленькие ручки в кулаки.
– Сегодня я самый счастливый отец, моя принцесса выходит замуж! – говорит Кауфман-старший с чувством, под трогательные вздохи гостей.
Настолько притворно, что даже я сейчас блевану. Он продолжает:
– Доченька, ты такая красивая у нас, вся светишься изнутри. Я спокоен, ты выбрала в мужья достойного человека. Но, всё же, супругу наказ: береги мою дочь так, как мы берегли, и не забывай баловать…
Да уж, папаша, блять. Не тебе меня учить. Сам-то сберег, подонок? Продал дочурку за тридцать сребреников.
Поднимаю бокал и посылаю ему жуткую улыбку. На какую только способен. И пизденышу-Филу заодно, бедный малыш становится красным от злости.
Ева сидит, как статуя. Сверлит взглядом отца. Легонько толкаю ее в бок.