«Из земли вышли, и в землю уйдём», - вспоминает известные строчки из Библии. Два года уж как Ефима не стало, будто отрезали от неё часть, отобрали, а она каждый раз забывает, что нет его. Проснётся бывало и зовёт.
- Ефимушка, подай водицы.
Тишина наполняет спальню, гуляет по комнатам неторопливо. Ей некуда спешить, она в своих владениях. Это поначалу дом жил, наполненный смехом, когда Галина Егоровна молодая была. Что-то стучало, жужжало, звякало. Люди переговаривались, перекрикивались, жили, одним словом, а теперь зачастую и звука никакого не слышно. Ходит призраком прошлого в своих владениях Галина, и всё кажется, что старик её войдёт. Улыбнётся лукаво, усы поправит, и скажет.
- Парит нынче, никак дождь собирается.
Или впустит стужу со двора, громко стуча валенками о порог. Падает прилипший снег на длинные полосатые циновки. Возьмёт Галина веник, сметает пушистую вату прямо на пол, и снова снеговик человеком в чёрном бушлате становится. Стаскивает Ефим Кузьмич ушанку, стряхивает снег, вешает на гвоздик около двери, скидывает верхнюю одежду и опирается на стену, снимая один валенок за другим.
Пригладит волосы и устало за стол опустится, а жена сразу снеди какой выставит. Умащивается напротив, подбородок ладонью подопрёт и смотрит.
- Чего? – бросит Ефим, потянувшись за луковыми перьями. Вроде, зима на дворе, а в доме завсегда зелёные стрелки ввысь тянутся. Срежут одни, вторые бегут обгонять.
- Просто, - пожимает Галина плечами, и снова прячет правду, которую боится сказать. Уверяет себя, что поздно, полвека уж молчит, да и решила всё. А поди ж ты порой так горько становится, и крутится на языке честнота. Уж столько лет мимо пролетело, и впрямь родные стали, и не помнит она того, другого мужа, который без вести пропал. Заменила его лицо память Галины Егоровны лицом Ефима.
- Галь, привет, - кричит через забор соседка, и прищуривает Егоровна подслеповатые глаза, по голосу узнавая, кто зовёт.
- Привет, - машет, поднимаясь со стула. Укладывает локти на подпорки, что держат продолговатые балясины, выточенные мужем. – Куда с утра уже пошла?
- Детям пирогов снесу, - отвечает Тамара, соседка напротив. – Слыхала, новости: Толька твой в Москву собрался?
- Вроде, едут, - отозвалась, приставляя к глазам ладонь козырьком. Выбралось солнце из-за облака, слепит.
- Бесплатно? – интересуется.
- Да какой там, - машет рукой Егоровна. – Как-то через интернет всё сделали, не знаю.
- Да уж, бедный ребёнок, - качает головой Тамара. – Столько натерпелась. Ну, привет им передавай.
Переваливается Тамара, идёт утиной походкой, и сумка холщовая из стороны в сторону качается. Надобно и Егоровне детям чего испечь, всё равно зачастую без дела. Поворачивается Галина и в дом входит. Хозяйства нынче нет. Как Ефима не стало, поросёнка закололи, корову и кроликов продали, куры по одной в суп ушли. Это ж он знал, где корм хороший достать, а теперь, как без рук. Лида далеко, Толя поначалу матери помогал, таскал, а потом она сама сказала, что больше не хочет ничего. И много ли ей одной надобно? Принесёт ей сын десяток яиц, а через неделю второй тащит, только ото прежнего еще пять штук осталось.
- Мам, ты чего не ешь? – интересуется, заглядывая в холодильник.
- Ем я, ем, - сопротивляется. – Только много не могу, не лезет.
- Вот фрукты, - выкладывает на полки. Когда-то мать о нём заботилась, а теперь его черёд настал. – Лида тебе салат передала, - выставляет затянутую пищевой плёнкой тарелку.
- Я ж такое не ем.
- Так начни, - смеётся сын. – Сладенькое, - оставляет тут же мягкие шоколадные конфеты.
Всегда «Ириски» любила, только давно зубы не те, от своих почти ничего не осталось.
- Да не надо было, - немного стыдится, что на иждивение посадили. – Сама что ли купить не могу?
- Гостинцы от белочки и зайчика, - улыбается Толя, и сразу улыбка расползается на губах у Егоровны, будто сына зеркалит. Сначала она с ними, как с маленькими, теперь они с ней возятся.