– Ну не знаю, нет.
– А почему ты пыталась покончить с собой?
– Потому что. – Маша достала из-под барной стойки миску с крекерами. – Закусывай. Если стараешься соответствовать чьим-то представлениям о тебе, всегда хочется выпилиться.
– А почему потом расхотелось?
– Ушла из монастыря и набила первую татуировку.
– Из монастыря? Ты?
– Ну да. Из регентского училища. Девушка пела в церковном хоре, как ты думал?
Немножко посмеиваясь, Маша рассказала Елисею про монастырь и про побег из монастыря. Про слепую монахиню, над которой все издевались, подставляя подножки, и которая помогла Маше бежать, дала на дорогу денег. Об этом она рассказала. Но не рассказала, что монастырю предшествовало. Как четырнадцати лет от роду, будучи спортсменкой и отличницей, она поехала в спортивный лагерь и там с ней случилась любовь. Предмет любви был мастером спорта и тренером. Прекрасная любовь, великая любовь. Маша этого никому не рассказывала.
И она никому не рассказывала, как пару месяцев спустя ни врач, ни даже мама не спросили ее, хочет ли она делать аборт. Только отец спросил: «Ты хочешь родить или прервать?» – так он спросил, но мама зашипела на него, и он сник. Веселый папа, с которым они на даче таскали большую лейку поливать гортензии и пели во все горло песенку «Лишь бы день начинался и кончался тобой». Он сник. Этого Маша никому не рассказывала. Она никому не рассказывала, что доктор ковыряла в ней кюреткой, как если бы вычищала не плод из молодой женщины, а дерьмо из канализационных труб. А потом медсестра оставила ее одну в палате со словами: «Вот полежи и подумай!» И даже маму к ней не пустили. А за окном была осень, дождь, и в окно стучала голая ветка ясеня. Этого не знал никто.
И только папа знал, что Маша просила его не причинять никакого зла ее любовнику. Что любовник пришел и принес денег. Сказал, что с радостью женился бы на Маше, но, к сожалению, женат. И положил на стол деньги. А Маша видела, что папа хочет убить его, рассечь ему голову кухонным ножом-тяпкой или шведским разводным ключом. И он бы мог, он хорошо умел драться. Но Маша просила папу не причинять ее любовнику никакого зла, и папа послушался. Он только и сделал, что бросил этому мастеру спорта в лицо деньги, которые тот принес. Но не убил, даже не покалечил, даже не ударил. И это убило его. Своего отца, веселого папу, который в детстве привязывал Машу носовыми платками к качелям-лодочкам в парке, чтобы можно было, не боясь сорваться, раскачиваться изо всех сил и горланить «Лишь бы день начинался и кончался тобой», Маша больше не видела трезвым. Он был бессильно пьян даже в тот день, когда дочь уезжала учиться в регентскую школу, в монастырь и тем – как выражалась мать – очиститься, как будто недостаточно было кюретки.
Причиной побега из монастыря было то, что Маша вовсе не чувствовала себя грязной. Поводом была новость о том, что отец умер, безропотно, во сне, так ни разу и не протрезвев. Маша подумала, что папа умер от несовместимой с жизнью потери радости, и решила родить всех детей на свете. Всех, кого даст Бог. Чтобы в доме всегда было шумно. Ничего этого Маша не рассказала Елисею, но воспоминания нахлынули. Закрыв бар и вернувшись домой, она не смогла уснуть.
(И Аглая не смогла уснуть до самого утра. Потому что сон полагается только детям. Сон, в котором паришь, как парят дети в упругом потоке воздуха над аэродинамической трубой в парке развлечений. А потом мама целует тебя и шепчет: «Малыш, пора вставать». Или папа весело кричит: «Малыш, подъем». И они вытягивают тебя из сна, как инструктор вытягивает детей из аэродинамической трубы в парке развлечений. Когда взрослеешь, в аэродинамической трубе сна словно бы кончается воздух – просто проваливаешься в нее и лежишь на дне.)
Глава 4
Елисей спал по-стариковски, поминутно просыпаясь и видя обрывки снов. Снилась маленькая Аглая, шести- или семилетняя. К ней приставал какой-то взрослый хлыщ с медовой улыбочкой, и Елисей пытался сокрушить его правым джебом, но удар во сне не удался, рука обмякла, сдулась, не долетев до цели. Еще снился Роберт Де Ниро, очень старый, с очень морщинистым лицом. И почему-то Елисею во сне предстояло участвовать с этим Робертом Де Ниро в свингерской вечеринке. Еще снились лифты. Лифты вылетали из своих шахт и несли Елисея куда-то по воздуху или по рельсам, которые спиралями обвивали многоэтажные офисные здания из стекла, металла и сверкающих солнечных бликов. Сны с лифтами у Елисея были повторяющиеся из ночи в ночь и всегда сопровождались эрекцией. Наутро он проснулся, заставил себя сделать зарядку, выпил кофе без кофеина, розувастатин, бетаблокатор, витамины группы B, кардиоаспирин (чтобы не пить алка-зельтцер) и позвонил Двойре Мейровне Розенштуцен, известному на Рублевском шоссе и на Золотой миле психиатру.