Я извиняюсь, говоря, что на минутку отлучусь, но иду не в туалет, а выхожу на блестящую под дождем пустынную улицу. Мне становится хорошо на те краткие мгновения, когда можно стоять без пальто и наслаждаться холодком до тех пор, пока не озябнут руки и не потянет в тепло помещения, и не станет безразлично, что тебя там ожидает. Я стояла, засунув руки в карманы брюк, и смотрела на отражения фонарей в лужах, а в мозгу теснились, беспорядочно сменяя друг друга, картины, ни на одной из которых я не могла сосредоточиться. О стекло моего окна расшиблась еще одна птичка. Это случилось однажды утром, когда я как раз укладывала в сумку купленный накануне новый темно-синий купальник, и мне совершенно не улыбалось надевать хозяйственные перчатки и нести трупик на помойку, я не стала этого делать, но думала о птичке и в бассейне и в редакции. Когда я вернулась домой, птички не было, вероятно, ее утащила и съела какая-нибудь кошка. Чтобы удостовериться, что она действительно съела птичку, а не просто оттащила ее за угол, я вышла на балкон, но ничего не увидела. Я рассказала Рихарду об исчезнувшем птичьем трупике, а он в ответ посоветовал мне не смотреть на ночь ужастики. Я глубже засунула руки в карманы джинсов. В левом кармане лежал ключ от моей квартиры, в правом — от квартиры Рихарда. У меня есть выбор. Это настолько меня успокаивает, что я решаю вернуться в ресторан. Вернувшись к столу, я понимаю, что, отсутствовала дольше, чем собиралась. Тарелки уже убраны. То, что я голодна, дошло до меня еще на улице, и теперь я тупо смотрю на покрытый белоснежной скатертью стол лучшего во Франкфурте тайского ресторана. Ребекка уже расплатилась, говорит Инес, видя, что я лезу в сумочку за кошельком, и добавляет, что нас пригласили, поэтому не стоит беспокоиться. Кэрол и Ребекка сидят, прижавшись друг к другу головой, как игроки поредевшей футбольной команды перед решающим матчем. Я ничего не упустила? — шепчу я, но Инес говорит, что нет, ничего страшного, сейчас мы поедем к ним смотреть фильм. Я обескураженно смотрю на Инес, но она лишь пожимает плечами и хмуро сообщает, что это вечер Кэрол. На улице она долго открывала машину, мы влезли внутрь, а Кэрол и Ребекка между тем вполголоса обменивались какими-то резкостями. Потом Ребекка повернулась, резко вышла на середину улицы и быстрым шагом пошла по ярко блестевшему в свете фонарей асфальту. Вскоре ее силуэт исчез в темноте. Она решила пройтись, говорит Кэрол и, повернувшись к нам, просовывает голову между двумя передними сиденьями, чтобы от нас не ускользнуло ни одно слово. Кажется, мысль о просмотре фильма взросла не на компосте Ребекки — идея принадлежала Кэрол. Она не могла оторваться от Инес. Вот вам и все ее мнимые чувства новой любви: полтора часа в обществе Инес, и старые чувства стали свежими, как только что постриженная трава, Кэрол не могла и не желала отпускать своего кумира, свое божество. О том, что все так плохо, думаю, не догадывалась даже Ребекка.
Квартира находится не так далеко от ресторана, но мы дважды объезжаем квартал, прежде чем находим место для парковки. Ребекки еще нет. Прихожая бела, как кабинет преуспевающего врача. Белая гостиная, белая дизайнерская мебель у белых стен, белые ковры. Белая персидская кошка гордо восседает в холодном свете стальной лампы. Все это напоминает мне фотографии интерьеров в рекламных журналах, за исключением того, что в них всегда есть намек на то, что жилье обитаемо. Как красиво, говорит Инес, и Кэрол расплывается в довольной улыбке. Это квартира Ребекки, я переехала сюда пару недель назад. Я вспоминаю Рихарда и его жену, как же все странно в этом Франкфурте, все охвачены лихорадкой въездов и переездов, совместного проживания и возвращения восвояси. В этом отношении римляне кажутся мне более гордыми и, пожалуй, более разумными. Никогда в жизни не бросят они и не поменяют потом и кровью завоеванное жилье. Мы садимся. Кэрол, не скрывая восхищения, тонет в каком-то мягком приспособлении для сидения, Инес, неестественно выпрямив спину, присаживается рядом, сохраняя на лице задумчивое выражение. Кошка тоскливо смотрит на них, потом прыгает на шерстяное покрывало, сложенное точно по краю. Белый силуэт кошки придает картине завершенность. Здесь можно курить? Инес протягивает руку и гладит кошку, та вытягивает спинку и принимается гулко мурлыкать, трещотка эта не смолкает еще четверть часа. Кэрол медлит с ответом. Да, конечно. Один момент. Она ставит на стеклянную столешницу чрезвычайно безобразную пепельницу, одну из тех стальных конструкций, крышка которых прогибается внутрь, и пепел, не оставляя запаха, проваливается в стальное чрево. Эта пепельница традиционно безобразна, но меньше, чем те, которые мне приходилось видеть, размером она не больше ложки для заварки чая. На идеально чистом стекле она выглядит как большой сосок. Животное снова выгибает спину. Это сокровища Ребекки, говорит Кэрол, протягивая руку в сторону корешков видеопленок и DVD, которыми уставлены полки стеллажей. Как красиво, снова восторгается Инес. Так как сокровища выставлены на всеобщее обозрение, я медленно прохожу мимо них. Названия большинства фильмов ни о чем мне не говорят, хотя персонажи — убитые и бессмертные, вурдалаки, оборотни, вампиры и зомби — смотрят с каждой коробки. Естественно, представлена вся классика. Здесь есть и «Франкенштейн» и «Невеста Франкенштейна». В этот момент я жалею, что я не у Рихарда. На каждой видеокассете или CD Ребекка печатными буквами проставила имя режиссера и год выпуска, видеоматериалы не в оригинальных пестро украшенных коробках, а в белых бумажных пакетах, словно регистрационные карточки больных в архиве стоматологической лечебницы. Кошку, говорит Кэрол, зовут Роми. Она обожает смотреть видео. Если ее не прогнать, она усаживается на ящик и, свесив голову, как летучая мышь, не отрываясь смотрит на экран. Мы все втроем смотрим на Роми, которая в это время гипнотизирует взглядом Инес. Из прихожей раздается шум, появляется Ребекка с раскрасневшимися щечками, мы обмениваемся с Ребеккой холодными взглядами, словно заново узнавая друг друга. Прогулки здорово освежают. Вы давно здесь? Она произносит слова с легкой иронией, словно посмеиваясь над собой. Кэрол и Инес молча наклоняют голову в знак согласия. Я смотрю на Инес. Выражение ее лица окончательно проясняет ситуацию. С меня достаточно. Я встаю и говорю, что не могу смотреть фильм, у меня раскалывается голова. Инес, если хочет, может оставаться, но с ее стороны было бы большой любезностью, если бы она отвезла меня домой. Не то чтобы я хочу спасти Инес, для этого я слишком плохо к ней отношусь, но мне хочется нарушить распределение ролей в пьесе, где Инес, на мой взгляд, досталась самая проигрышная. Лицо Кэрол искажается, когда она умоляющим тоном говорит, у нас в видеотеке есть комедии, комедии, а не фильмы ужасов. Однако Инес уже встала и едва ли не бегом устремляется в прихожую. Кэрол смотрит ей вслед, как ребенок, у любимой игрушки которого вдруг отросли ноги, и она стремглав убегает от законной хозяйки. Все это выглядело довольно удручающе, уже в машине говорю я Инес; она ведет очень осторожно и медленно, ее как будто подменили. Кто же, черт побери, профессионально и по доброй воле занимается ужастиками? Ах, говорит она, наверное, это очень весело. Да, но не ей, она воспринимает свое дело с убийственной серьезностью, она действительно интересуется злом, какое чувствует у себя в душе. Нет вопросов, я несу околесицу, на самом деле я злюсь на Инес, я чувствую, что она предала меня, я хотела принять ее сторону, но она, однако, не захотела иметь рядом друга; ты переметнулась к ним. Ты всегда так скоро судишь о людях, с которыми побыла всего только три часа? — спрашивает она, и, кто знает, может быть, дело и правда в другом, может, для нее то была возможность поставить себя в положение, какого она больше всего боится. В голосе ее звучит такая усталость, что я удерживаюсь от резких возражений. Я говорю только, что нахожу их обеих, обеих, страшно несимпатичными. Произношу это тоном, дающим понять, что разговор окончен. Остаток пути проплывающие мимо уличные фонари светят мне в полузакрытые глаза, внутри у меня настает раздражение и неудовлетворенность, она заходит так далеко, что я предлагаю Инес зайти ненадолго ко мне. Нам надо поговорить. Она дружелюбно отклоняет предложение. У тебя все в порядке, интересуюсь я, и поэтому ты такая смирная? В ответ она берет меня за руку. Не волнуйся ты так, ей-богу! Но я уже заведена, нет, не могу это так оставить. Я не понимаю, почему ты позволяешь Кэрол выставлять тебя на посмешище. Почему ты ничего не делаешь, когда Ребекка так бесстыдно себя ведет? Знаешь, говорит Инес, с преувеличенным вниманием разглядывая свои лежащие на руле руки, затянутые в песочного цвета кожаные перчатки, однажды я тяжко ее оскорбила, и месть ее была сладка, она натравила на меня свою Ребекку, да-да, именно так, это была несчастная любовная история, я была пьяна, и потом она долго ждала случая посчитаться со мной, и, по справедливости, ей надо было позволить эту победу. Она высадила меня перед домом и словно безумная понеслась по пустой улице.