– Мы-то? – приподняла брови Рябова.
– Ну, со мной-то все ясно. А вот что забыли две королевишны в такой забегаловке – непонятно, – пожимаю я плечами.
– Я люблю картошку фри, – улыбается девчонка и начинает расстёгивать на мне только что застегнутую олимпийку.
– Оль, – отвожу я ее руки в сторону.
– А еще я люблю тебя, – целует она меня в шею, но это настолько пресно, что я даже не могу описать своих ощущений.
Их просто нет!
– И я не слушаю все то, что она говорит о тебе. Не слушаю и не верю. У тебя другое будущее, я знаю. А не зачуханская однушка в Свиблово и отечественный драндулет под окнами с видом на мусорные баки, как прочит Толмацкая. Стас, я в тебя верю. Только я одна…
– Оля, – все еще не оставляю попыток отлепиться от девчонки.
– Переезжай ко мне, м-м? – с придыханием говорит она, пока трется об меня всем своим телом.
Боже, куда ее несет? Неужели я похож на идиота?
Кстати. Предки подарили Оле квартиру просто потому, что дочка захотела свой угол в центре столицы. По факту она могла здесь жить на постоянке только с первого курса института, но девчонке было плевать. Она использовала свои квадратные метры как хотела, не боясь получить нагоняй от вечно занятых родителей.
Вы понимаете, куда я клоню? Оля очень настойчивая девочка, так что сейчас самое время сваливать.
– Мне пора, – жестко обрубаю я девчонку, совершенно не обращая внимания на недовольство в ее глазах.
Я ей ничего не обещал. Никогда не объявлял нас парой. Не приглашал на свидания. Не делал сюрпризов и не дарил подарков. Я ни делал для нее ни хрена, чтобы она любила меня. Потому что мне не нужна была ее любовь. Но, Пушкин был прав, черт возьми! И вот итог.
– Ну, Стас, ну останься хотя бы до вечера!
Перспектива – так себе и может вызвать передоз с осложнениями. И я уж было хотел поставить ее на место, но не успел. В этот момент из сумки послышался громкий звук моего телефона. Достал гаджет – Толмацкий.
– Я отойду? – кивнул на балкон.
– Валяй. Но только скорее возвращайся ко мне, – и Оля тут же очаровательно надула свои губы.
Разговор был коротким и по существу. Опять я немного налажал с поведением в школе. Но, что, скажите, мне делать? Как выпускать пар? Рябова уже не помогает, другие тоже. Да что там, давайте смотреть правде в глаза, они и не помогали никогда, от слова «совсем». Так, лишь бы позлить одну невозможную блонду.
Пообещал исправиться. Уже, казалось бы, в сотый раз. Сан Дмитрич не поверил, только сделал соответствующий вид. Распрощались и я вернулся в комнату.
А там картина маслом.
Рябова и мой дневник.
– Как это мило! Ты прямо поэт, – ядовито потянула Оля, хотя и я видел, что ее подбородок дрожит от еле сдерживаемых эмоций, – пока ты говорил, я даже выбрала тут одно стихотворение и оценила его по достоинству.
Я в сладком дурмане.
Нежно и страстно.
Твои руки на мне – смертельно опасно.
Под высоким напряжением.
Синхронно. В унисон.
Ты стала моим наваждением.
Жадным, порочным сном.
В оковах любви к тебе – страшно и прекрасно.
В мои глаза посмотри – все по ним ясно.
Любить и мечтать – в одиночестве чужого города.
И всего одно желать.
Тебя. Одну. Без повода.
Я даже перебивать ее не стал. Опершись о косяк плечом, просто слушал, когда она закончит кривляться и саркастически выплевывать из себя слова, что предназначались не ей. Но если посмела сунуть нос туда, куда ее не просили, то пусть вкусит сполна. Мне надоел этот цирк.
– Ты все это время писал ей стихи? – всхлипнула Рябова.
– Ну, как видишь, – подошел я к ней и резко выдернул из ее рук толстую, почти полностью исписанную тетрадь.
– Ты идиот? Ты думаешь, что нужен ей? – заорала девчонка и из глаз ее хлынули злые слезы, – Ни хрена это не так! Она тебя за кусок дерьма считает! Ясно? Она ненавидит тебя! Органически не переваривает! Ты для нее пустое место!
– Я понял с первого раза, Оль, не нужно мне разжёвывать, – закинул я дневник в сумку и двинул к выходу.
Рябова тут же посеменила за мной.
– Ты понимаешь, что это значит? – семимильными шагами переходила на ультразвук Рябова, пока я обувался.
– М-м? – посмотрел я на нее и сам от себя ужаснулся.
Что я, черт возьми, делаю рядом с этой девчонкой?
– Между нами все кончено! – но, вопреки тому, что она сказала, Рябова подошла, прислонилась к входной двери и развела руки в стороны.