— Доктор, вы говорили, что крови и заменителей достаточно. Почему же ведете старичье?
Хирург недоуменно усмехнулся:
— С чего вы решили, что забор крови для дочери? У донора редкая группа. Кровь всегда пригодится. И притом, он же ваш…
— Свои проблемы решайте в другое время. А мне этого не надо! — тяжелел от гнева голос бизнес-леди. — Сколько вам нужно крови? Тонну? Две? Я достану!
— Ради бога, Наталья Андреевна.
Андрей Петрович услышал только громкие удаляющиеся шаги и громкий хлопок двери. Журавский в сердцах ругнулся и посетовал, что мамаша-миллионерша «поставила всю больницу на уши». Дважды звонил областной министр и подробно интересовался ходом лечения…
15
Когда Андрей Петрович вышел из больницы, в степной дымке, за окраиной садов, вновь багровел шар солнца. Напряженная тишина держалась в глубине сквера, возле которого оставил машину. Тихонько рокотали подсохшей листвой клены. Чуть в стороне, вблизи школы — их с Мариной школы! — гомонила детвора. Он вспоминал лицо дочери, ее прокуренный низкий голос. По всему, человеком она была сложным, непредсказуемым. Теперь, оценив всё в реальности, Андрей Петрович ужаснулся прежним надеждам: разве могут они сблизиться? Точно бы светлая, окрыленная их любовь с Мариной воплотилась в нечто противоположное.
Сотовый в барсетке настойчиво кулюкал. После сдачи крови ему, заметно ослабевшему, ни с кем не хотелось говорить. Но, подумав, что звонит Лукьянченко, привычно нажал клавишу.
— Оформили? — простонала Алла и затянула вдруг плачущим голосом: — Мне плохо… Думала, до утра не дотяну. Забирай документы и приезжай.
— Теткин дом я подарил брату, — уверенно и как будто даже весело сообщил Андрей Петрович.
— Ну, и шуточки у тебя. Что, с Ванькой выпили?
Андрей Петрович отключил телефон и убрал в барсетку. Звучно докатился мелодичный удар колокола. Гигантскими павлиньими перьями доцветали облака. Он вспомнил вчерашнюю наполненность души, лепестковую гладь пруда, ливень, Женю. Одна ночь и день перевернули жизнь!
Андрей Петрович встал и, еще не ведая куда, побрел по аллее.
Войсковую станичную церковь, уцелевшую от большевистского разора, окружали строительные леса. Он вошел в прохладный, пахнущий ладаном полумрак. Образа озарялись догорающими свечками. И лики святых, как всегда, волновали несказанной печалью. Служба кончилась некоторое время назад, но перед алтарем стояли прихожане, а в левом притворе, у иконы Николая Чудотворца — одиноко молящаяся. Андрей Петрович прикрыл глаза и мысленно обратился к Господу и Богородице за помощью спасти Женю! Почему-то подумал, что здесь они лучше услышат его и поймут. Однако в сокровенном безмолвии, прежде всего, он услышал, как стучит его сердце. Сбо-исто, изношенно, покаянно. И понял то, что неведомо вне храма: воистину верующие приходят сюда, чтобы услышать свои сердца и очиститься от житейской скверны.
Быстрый шум шагов позади него заставил посторониться. Молодой чернобородый священник в темной рясе прошел мимо и передал несколько свечей одинокой прихожанке. Она, покрытая белой косынкой, стала зажигать их от огарка на жертвеннике, ставить в ячейки, осеняясь крестным знамением. Батюшка стоял рядом, читая молитву.
Наконец, женщина в светлой одежде повернулась и в сопровождении настоятеля храма направилась к выходу. И Андрей Петрович ощутил на себе цепкий взгляд, его неприязненный блеск. В повязанной по-сельски косынке выглядела Наталья суровой. Но вдруг, меняясь в лице, она стала замедлять шаги и остановилась. В темных прослезившихся глазах была такая удивленность и теплота, что Андрей Петрович невольно шагнул навстречу…
— Я сразу не узнала, — дрогнувшим голосом проговорила Наташа. — Прости… Сама хотела тебя разыскать… И мама перед смертью просила, чтобы мы помирились…
И боль, и слезы, и смятение душили Андрея Петровича. Но он нашел в себе силы взять дочь за руку и убежденно сказать:
— Значит, это она и Женя свели нас…
Священник, перекрестив, проводил их к паперти и осторожно притворил дверь храма, озаренную последним закатным лучом.