Чужая ладонь замирает на месте, а пальцы другой скользят по бедру, проникает куда-то внутрь, и Сэйа шумно хватает ртом воздух, внезапно вспоминая, — почти ощущая, — что случилось не больше дня назад. Ноги сжимаются сами собой, запирая чужую руку, не позволяя ей шевелиться.
— Не надо, — хриплая, рваная просьба слетает с губ раньше, чем Сэйа успевает понять, что именно она говорит.
— Простите, госпожа, — тихо отвечает Морета, не пытаясь освободиться, но и не убирая руку с живота. — Мне нужно проверить, насколько серьезны ваши раны, а другого способа сделать это я не знаю.
Сэйа жмурится, — крепко, до боли в глазах, до того момента, пока темнота под веками не начинает пульсировать в такт с ударами сердца, а потом все чаще и чаще, — сбивается со счета на, кажется, пятидесяти, и медленно расслабляет ноги.
Несколько мгновений они молчат: чужие пальцы снова давят на живот, Сэйа снова морщится. Шуршит полотняная сумка, глухо звенят баночки, что-то с тихим плеском погружается в воду.
— Все хорошо, госпожа, — начинает Морета и тут же замолкает, поправляет только что произнесенные слова. — Не то, что было, а то, что сильных разрывов нет.
Пахнет ромашкой и, кажется, митицей. Знакомые запахи и тихий голос успокаивают, укутывают в тонкое одеяло заботы. Тело, переставшее ждать нового болезненного прикосновения или, тем более, удара, медленно расслабляется, вспоминает о том, как сильно оно устало, и как давно она не спала.
— У меня есть мазь, которая снимет боль и не даст воспалиться тем ранам, которые внутри, — нарушает молчание Морета. — Затем я обработаю мелкие порезы и синяки и приготовлю отвар, чтобы вы уснули и не видели кошмаров.
Сэйа открывает глаза, и взгляд замирает на раскрытой ладони лекаря и небольшом лежащем в ней предмете, похожем на свечной огарок.
— Это свиной жир с травами, — объясняет Морета, не торопясь убирать ладонь, позволяя рассмотреть бело-желтый предмет. — Он растает внутри вас, и к утру боль и воспаление пройдут.
— Внутри меня? — недоверчиво переспрашивает Сэйа после недолгой паузы, не сразу понимая, что именно только что услышала.
— Да, тогда травы подействуют именно там, где они нужны, — кивает Морета, и тут же торопливо продолжает, стоит только Сэйе чуть прикусить губу. — Это не будет больно, госпожа, здесь митица, ромашка, зверобой…
Лекарь перечисляет травы, продолжает говорить мягко и тихо, успокаивая и объясняя. Лекарь рассказывает, что это будет совсем не так, как если бы с ней снова оказался мужчина, что она просто не знает другого способа помочь, что мазь может только чуть потечь, когда жир растает…
— Не надо, — в третий раз за лечение произносит Сэйа и снова закрывает глаза.
— Но, госпожа...
— Не надо объяснять, — отвечает Сэйа и добавляет совсем тихо. — Мне сказали вас слушаться, а эти умные слова про воспаление я все равно не понимаю.
— Госпожа, — Морета произносит это слово таким тоном, что Сэйа уверена: та обязательно должна сейчас качать головой. — Слушаться меня вам, может, и сказали, но вы не должны молчать, если вам что-то не нравится.
— Чтобы он надрал мне уши, как ему хочется?
— Ничего Его Светлость вам не сделает, госпожа, — в голосе Мореты слышится не то смех, не то странная решимость, которая быстро сменяется досадой. — Просто тогда мне потребуется пойти к моему учителю и узнать, как помочь вам другим способом.
Сэйа вздрагивает, вспоминая перепуганного лекаря, которого выставили из палатки, и то, какими холодными были его пальцы.
— Он меня боялся, — тихо произносит она, не чувствуя, как ладони сами тянутся к плечам. — Будто я какое-то чудовище или болею чем-то заразным. Я же не виновата, что…
— Не виноваты, госпожа, — ладонь Мореты касается волос, неуверенно скользит по ним, словно опасаясь причинить боль или напомнить о чем-то неприятном. — И не вас он боялся, а Его Светлость.
— Я его чуть не сожгла, — Сэйа шмыгает носом, замирая под чужим прикосновением. — Испугалась ото сна и чуть не сожгла.
— Ему не надо было вас трогать, пока вы в себя не пришли, — Морета раздраженно хмыкает, но продолжает уже спокойнее. — Вы, наверное, не видели и не слышали, что творилось в Бриле, когда туда пришли наши солдаты. На той окраине, где имперцы встать хотели, все полыхало, и крики такие доносились, словно их не то жгли живьем, не то на куски рвали. Все же знают, кто такие создания тьмы, и что они могут сделать. Их многие боятся.
— Но ты нет, — тихо замечает Сэйа, открывая глаза, и прикусывает губу, прежде чем разжать пальцы, впившиеся в плечи. — Никакая я не госпожа, и не надо со мной нежничать. Ставьте уже вашу мазь, я потерплю.