Огонь расступается перед ней, медленно оседает, бесследно исчезая в земле и мелких камнях.
Сэйа шагает вперед, входит в воду по пояс и останавливается, набирает полные легкие воздуха, чтобы окунуться с головой и больше не чувствовать холод, от которого покалывает ноги.
— ...застудиться? — тихое ворчание доносится со спины, и Сэйа замирает, не решаясь ни уйти под воду, ни обернуться. — Как ты?
Темнота обрушивается на нее так внезапно, словно она — это сильный дождь, который идет тяжелой и плотной стеной, за которой ничего не видно на расстоянии вытянутой руки.
Темнота становится чем-то плотным, чем-то похожим не то на горячий камень, не то на слегшего с жаром человека.
В темноте пахнет дымом и слышны тихие голоса. В темноте пальцы нащупывают шершавую ткань и гладкую кожу сапог.
— Ммм? — сонно переспрашивает Сэйа, надеясь, что ей повторят первый вопрос, который она прослушала. Или проспала. — Лекарь сказала, чтобы я отдыхала, вот я и слушаюсь ее, как ты велел. А еще она напоила меня каким-то отваром, а от них я всегда болтаю кучу разных глупостей.
— А застудиться ты зачем решила? — хмыкает Рэдрик, касаясь ее плеча.
— Я не решила, — насупившись, отвечает Сэйа и ведет плечом, сильнее прижимаясь им к горячей ладони. А уже через мгновение приподнимается на локтях, подается вперед, упираясь руками в вытянутые ноги Рэдрика. — Лекарь когда ушла, я хотела осмотреться, но огонь вызвать не получилось. Вот я и разозлилась.
Она запинается, переворачивается на бок и устраивает голову на ноге Рэдрика, как на подушке, прежде чем продолжить.
— На твоем тюфяке теперь дыра, поэтому я перебралась сюда — землю же спалить не получится? — Сэйа пожимает плечами и ведет пальцем по ноге Рэдрика, скользя со штанины на голенище сапога. — Тебе надо поскорее научить меня всему, а то здесь скоро ни одной целой тряпки не останется.
— Глупая, — фыркает он и тянет с кровати одеяло, накидывает его на Сэйю. — Тряпку можно зашить, а кровать, если тебе и хватит сил ее поджечь, — починить. С человеческим телом сложнее, поэтому лучше позаботься о нем, а не о вещах.
— Кровати поджигать нельзя, — серьезно отвечает она и довольно стонет, когда ее укрывают, ведет щекой по шершавой штанине, удобнее устраивая голову. — Они дорогие, я знаю. Мама хотела такую, чтобы все дети спали вместе: братья и я. Но это когда Лаина замуж вышла, она бы со всеми спать не стала, она не такая…
Сэйа вздыхает: отношения с сестрой у нее не складывались. Или складывались, но совсем не так хорошо, как с братьями. И когда ладонь Рэдрика опускается на одеяло, накрывает ее своею, рассеянно скользит по ней пальцами.
— А что со мной будет? На мне все заживает быстро. Знаешь сколько раз я коленки и локти сдирала? И ничего, мама только головой качала, но не ругалась. А если бы сейчас меня увидела, то расплакалась бы, наверное. И из-за лица, и из-за волос. Знаешь, какие они раньше были? До низа спины и черные, как у тебя, а теперь вот. — Сэйа шмыгает носом и вздыхает, но уже через мгновение продолжает совсем другим тоном. — Когда ты начнешь меня учить? Ты сказал, когда поправлюсь, но я так не понимаю. Это завтра, когда у меня не будет идти кровь, или через день? Или, не знаю, через седьмицу или две?
Она зевает, замирает пальцами на когтях Рэдрика, изучая их, и улыбается в темноте, когда его ладонь начинает рассеянно гладить ее волосы.
— Да и я же здорова, — продолжает Сэйа, закрыв глаза. — Жара у меня нет, на ногах я стоять могу, а живот должен к утру пройти. Так лекарь сказала. Значит, можно уже хоть сейчас.
— Через три дня, — после недолгого раздумья отвечает Рэдрик.
— Через три дня, — разделяя каждое слово, повторяет она. — Я запомню и буду считать, что это обещание, ты ведь их держишь, да? Отец говорил, что их не надо давать, если не уверен, что выполнишь.
Сэйа сильнее давит пальцем на кончик когтя и морщится, когда острый край царапает кожу. До крови — это она понимает, лизнув ранку.
— Это хорошо, это уже скоро, — вновь накрывая ладонь Рэдрика своей, продолжает Сэйа. — Мне надо научиться этому, чтобы меня больше не боялись. Морета сказала, что второй лекарь испугался тебя и других навье, но я думаю, что меня. Потому что я его чуть не сожгла.
Она виновато прикусывает губу, вспоминая, как вспыхнули ладони от одного только прикосновения незнакомца к ее запястью, пусть и покрытого синяками.
— Думаешь, что ты выглядишь опаснее меня? — хмыкает Рэдрик. — Или страшнее?
— Ну, у тебя же он огонь в ладонях не видел. — Сэйа проталкивает руку под колено Рэдрика, обнимая его ноги. — А ты совсем не страшный, ты на кота похож. У тебя когти острые, как у них. И глаза такие же, и зубы. Я помню, у соседского мальчишки был кот, он иногда давал его погладить, а потом тот пропал. Кот, не мальчишка. После зимы. У тебя только шерсти нет и усов, но хвост должен быть обязательно. Наверное, ты его просто прячешь, потому что герцогам не положено ходить с хвостом, да?
— Нет, хвоста у меня нет, — Рэдрик тихо смеется. — А тебе госпожа лекарь велела отдыхать, а не болтать без умолка.
— Это отвары, я от них всегда много болтаю, я же говорила, — обиженно бормочет она, утыкаясь в его ногу носом, но уже через мгновение широко улыбается и продолжает. — Хвост должен быть, котам иначе не положено. Но я никому об этом не скажу.
Конечно не скажет — некому ей такое говорить, да и зачем? Люди если узнают, что их герцог это большой кот, они же перестанут верить тому, что он говорит и делает. И слушаться его, наверное, тоже перестанут.
— Вы, герцоги, должны защищать людей, да? — бормочет она уже серьезно. — Вот меня ты сегодня спас. И тех солдат прогнал, Морета так сказала.
— Мы клянемся это делать, — не менее серьезно отвечает Рэдрик. Горячая ладонь замирает на макушке Сэйи, согревая и успокаивая.
— Хочешь, я тебе помогу? Ну, не сейчас, я же пока еще ничего не умею, а когда научусь? Чтобы не только навье не боялись других спасать, но и простые люди тоже. И чтобы когда ты кричишь или зовешь на помощь, они приходили, а не прятались по домам.
— От помощи отказываются только дураки, — веско произносит он.
— Среди герцогов дураков быть не должно, — уверенно произносит Сэйа и вертит головой, пытаясь повернуться так, чтобы разглядеть в темноте если не лицо Рэдрика, то хоть его фигуру. — А ты потом скажешь мне слова этой твоей клятвы? Я не герцог, я ее повторять не могу, но выполнять-то ее вместе с тобой мне разрешается?
— Разрешается, — хмыкает он. — Спи уже.
— И усну, — обиженно огрызается она и закусывает губу, продолжая уже тише. — Только не делай больше так, как в лесу, ладно? Я не хочу больше падать и спать просто потому, что ты решил, что мне нужно это сделать.
— Это тоже надо пообещать? — смеется Рэдрик, ероша ее волосы. — А то вдруг ты до утра не наговоришься и так и не поспишь?
— Просто не делай так, ладно? Я скоро перестану, совсем чуть-чуть осталось, — бормочет Сэйа, подтягивая колени к животу. — А ты же был у нас, да? Там все совсем погорело? Я хотела туда сходить, брат сказал, я должна забрать амулет, который ему подарил отец. Он такой, не богатый, просто как звездочка с неровными лучами.
— Завтра сходим и поищем его, — соглашается Рэдрик, поправляя сбившееся одеяло. — Проснешься утром, оденешься, поешь и сходим.
Сэйа кивает, не поднимая головы с его ног, — она постирает рубаху, высушит ее хоть немного, и они сходят в ее сгоревший дом.
— Надеюсь, они его не взяли, — чуть прикусив губу, вздыхает она. — Они же даже еду забирали, я помню, у нас и было-то немного, а они все в мешок убирали. А то придется искать тех солдат и отбирать у них амулет, потому что Маттиас сказал, что он должен быть у меня. Он от бабушки остался, но отец про нее не рассказывал, только мама иногда, да и то не мне, а брату.
Сэйа прикрывает рот ладошкой, зевая, ведет руку в сторону, устраивая ее поудобнее под чужим коленом.
И снова зевает.
— Вот видишь, — сонно, почти неразборчиво бормочет она, прижимаясь затылком к горячему животу. — Я же сказала, что уже совсем чуть-чуть осталось потерпеть.
Чужое тепло успокаивает, равно как и тихие разговоры, которые доносятся снаружи. Это не дом, напоминает она себе, но эти люди ее не обидят. Даже если людьми их считает только она, а все остальные — созданиями тьмы.