Рэдрик возвращается с большим ковшом, кивком указывает на стоящий у кровати таз.
— Заберешь это? Я взяла то, что мне нужно, — просит Сэйа, протягивая ему оставшуюся одежду. — Или скажи, куда мне ее отнести, я схожу.
— А ты не замерзнешь, в одной рубахе-то? — С сомнением в голосе спрашивает Рэдрик, окидывая ее оценивающим взглядом с ног до головы. — Там должна быть куртка или плащ.
— Я привыкла так ходить, — Сэйа неуверенно пожимает плечами. — А если станет холодно, то можно просто пойти быстрее, чтобы согреться, или попрыгать на месте.
— Тебе себя беречь нужно, а не прыгать, чтобы согреться, — хмыкает Рэдрик. — Положи ненужное на место, его потом заберут, и иди умываться.
Сэйа кивает, возвращает стопку одежду на перевернутое ведро и подходит к кровати.
Теплая вода тонкой струей льется в сложенные лодочкой ладони, и Сэйа торопливо умывается, стараясь не задевать зашитый вечером порез на щеке, смывает с кожи грязь и страх. Она хотела бы сделать так еще и с памятью о прикосновениях, от которых хочется передергивать плечами и до боли сводить вместе лопатки, но для этого одного ковша воды будет явно мало.
— А мы сходим сегодня ко мне? — тихо спрашивает Сэйа, вытирая лицо рукавом рубахи. — Или, если ты будешь занят, скажи мне, где мы сейчас, я сама найду дорогу, а потом вернусь.
— Сходим, мое участие сейчас не нужно: собрать лагерь солдаты могут и сами, — отвечает Рэдрик, чуть качая головой. — Но сначала ты поешь.
— Я пока не хочу, — Сэйа бросает быстрый взгляд на разложенную на чистом лоскуте еду и качает головой. — Я привыкла есть днем, а не утром.
— Хотя бы немного, но нужно, — произносит Рэдрик, закрепляет ковш с водой на тазу и продолжает с усмешкой. — Или сегодня твоей гордости все равно, что ты можешь свалиться без сил?
— Утром есть нельзя, — отвечает Сэйа, стискивая зубы и отворачиваясь. — Потому что тогда ты снова захочешь через триаду или две, а может ничего не быть. И вечером тоже, и придется терпеть до нового дня.
— Вечером еда точно будет, — произносит Рэдрик, подталкивая ее в сторону перевернутого стола. — На ночной стоянке приготовят или кашу, или суп.
Сэйа шагает вперед и снова останавливается.
Есть хочется, хочется настолько, что достаточно просто посмотреть на мясо и сыр, чтобы представить, какими они могут быть на вкус, как можно медленно рассасывать их, как можно растягивать еду, не зная наверняка, когда будет новая. Конечно, Рэдрик сказал, что вечером, и ему, кажется, можно верить, — в конце концов, зачем ему врать? — вот только странно, что…
— Сам сказал, твои солдаты едят сердца или мозги, а ты — уголь, — тихо, но упрямо произносит она, прикусывая губу изнутри. — Откуда взяться супу или каше? Можно я возьму это с собой съем уже вечером?
— Мои солдаты еще помнят, как готовить, — раздраженно отвечает Рэдрик. — А то, что тебе принесли, нужно или съесть сейчас, или выкинуть.
Сэйа вздрагивает, оборачивается к нему, смотрит недоверчиво.
— Или отдать свинье или собаке, раз уж выкидывать не хочешь, — хмыкает он, встречаясь с ней взглядом.
— А людям ее отдать можно? — зло переспрашивает она, продолжая смотреть на него в упор.
— Сама решай, что делать с этой едой, но в дороге будет другая, — резко отвечает он, давая понять, что обсуждать эту тему дальше не будет. — И до первой остановки в пути, не раньше часов козы, ты ничего не получишь.
— А сейчас? — Сэйа оборачивается к пологу, всматривается в светлеющее небо, пытаясь понять, сколько времени может быть сейчас.
— Начало часов Петуха. Мы уйдем из Бриля не позднее чем через триаду.
Сэйа кивает, несколько мгновений молча смотрит на горящий неподалеку костер, вокруг которого расположилось несколько человек: кто лежит, кто следит за огнем, кто занимается, кажется, оружием, или строгает что-то по дереву.
Новая еда будет не раньше чем через несколько триад. Нет, она могла бы потерпеть это время, поберечь силы и потерпеть, уж что-что, а это она умеет. Вот только идти столько времени с совсем пустым животом — не получится.
Сэйа тихо вздыхает и подходит к разложенной еде, отламывает небольшой кусочек сыра. Чуть соленый, он тает во рту так быстро, словно его и не было вовсе, оставляя после себя только привкус молока. Живот довольно урчит, напоминая, что в нем целый день не было ничего съестного.
Сэйа снова вздыхает, отламывает от сыра еще кусочек, затем лепешку, медленно пережевывает их, а после неуверенно тянется к нарезанному тонкими ломтиками мясу. Взять один из них, положить край на язык, словно позволяя себе поверить, что это не сон, и только после этого осторожно откусить.