— Если бы ты оказался магом, было бы лучше, — тихо произносит Сэйа сквозь закушенную губу, чтобы снова не расплакаться. — Так было бы правильно, а я-то что смогу?..
Сэйа снова шмыгает носом, стискивает зубы и резко оборачивается в ту сторону, где раньше была входная дверь — никого. И хорошо — увидит Рэдрик ее такой и передумает помогать.
— Разве что вызывать огонь из пальцев. Или делать “глаз мага”, — Сэйа осторожно улыбается, вытирает щеки рукавом рубахи. — Это такая маленькая птичка из огня. Рэдрик научит меня ему через три дня. Он обещал.
Пальцы сжимаются в кулаки, переплетаются друг с другом, словно ища поддержки. Пальцы впиваются друг в друга — до боли, до побелевшей кожи.
Голова клонится вперед, тянется лбом к обгоревшей груди, почти касается ее и тут же — отстраняется, словно испугавшись собственной слабости.
Пальцы разжимаются, замирают в воздухе, чуть дрожа, а затем опускаются на почерневшую плоть, движутся от выступающих ветвей ребер вверх, поднимаются по шее до подбородка…
Кожаного шнурка, на котором висел амулет, нет.
— Ты же сказал?.. — удивленно шепчет Сэйа и качает головой, представляя, как могут звучать ее слова. — Ты же сказал, чтобы я забрала его?
Пальцы скользят по обгоревшей плоти, чуть царапают ее ногтями, сжимаясь в кулаки. Зубы впиваются в губу, чертят на ней широкую полосу.
Она помнит — до того, как вытащить ее из подвала, солдаты с того берега собирали в их доме все, что смогли найти ценного. Но ведь к телам никто из них не подходил. Может, они сделали это потом, когда она сбежала? Или?..
Пальцы касаются пола, скользят под тело и замирают, нащупав что-то острое в щели между досок.
Подцепить тонкий предмет ногтями, потянуть вверх и поморщиться, когда металл царапнет кожу.
— Ты сказал, чтобы я забрала его, а сейчас не отдаешь, — шепчет Сэйа, непонимающе качая головой.
Слизнуть выступившую на пальце кровь, только сейчас замечая, что вся ладонь перепачкана в саже, и ее же пятна темнеют на рукавах рубахи, на узелке с едой, на заячьем хвостике, который она до сих пор сжимает в кулаке.
Сэйа шумно вздыхает и пожимает плечами.
— Ты сказал, что я должна забрать бабушкин амулет, а он провалился между досок, и я не могу его достать. У тебя бы получилось, я знаю, а у меня — нет.
Сэйа снова слизывает выступившую на порезе кровь — совсем небольшую каплю, которая уже успела засохнуть. Маттиас столько всего умел, столько всего знал… А теперь ей нужно справляться со всем самой.
Пальцы вновь скользят под тело, легко находят то место, где выступает один из острых лучей амулета, подковыривают его ногтями и резко дергают вверх.
Небольшой предмет не двигается с места.
Сэйа упрямо поджимает губы и снова поддевает кончик амулета ногтями, впивается в него с двух сторон и тянет уже не вверх, а в сторону — сначала в одну, потом в другую.
Она помнит — и отец, и Маттиас делали так, когда выкорчевывали толстое дерево. Амулет, конечно, намного меньше, амулет даже с тонким саженцем сравнить сложно, но…
Крохотный предмет поддается, расшатывается, поддевается уже пальцами, а через мгновение ложится в ладонь — тонкая, потемневшая от копоти и сажи звезда, один из лучей которой длиннее остальных.
— Спасибо, — Сэйа осторожно улыбается, сжимает кулак, запирая амулет в ладони. — Спасибо.
Благодарность кажется неправильной и недостаточной. Конечно, Маттиас сам сказал, чтобы он забрала этот предмет. И едва ли хоть кто-то назвал бы ее поступок воровством, но все равно — она чувствует себя виноватой, словно посмела взять что-то, что не должно было оказаться у нее в руках.
— Прости, — шепчет она, повернув голову в ту сторону, где на полу в разорванной одежде лежит нетронутое огнем тело матери. — Прости.
Сэйа думает, что извиняться перед мертвым человеком, наверное, глупо, ведь он не может тебя услышать и уж тем более не может сказать, что простил тебя.
Сэйа думает, что ей извиняться перед мертвыми просто нужно.
За то, что не смогла ничего сделать, пока они были еще живы. За то, что она просто убежала. За то, что сейчас она сидит на черном от огня полу в дюжине шагов от собственной матери и не находит в себе сил подойти ближе, дотронуться до холодной кожи, обнять. И за то, что она совсем не боялась прикасаться к мертвому брату.
Пальцы сильнее стискивают тонкий амулет, вдавливают его в ладонь, оставляя на ней новые линии и точки. Губы сжимаются в тонкую линию и чуть дрожат.