— Прости, — в третий раз произносит она и снова шмыгает носом, чувствуя, как подступают к глазам слезы, как сжимается горло, словно перетянутое широким ошейником или толстой веревкой.
Где-то рядом — у границы леса, едва ли дальше — слышится собачий лай.
Сэйа вздрагивает, дергает головой, отгоняя и лишние мысли, и совсем ненужные сейчас слезы, подхватывает узелок с едой и поднимается.
Рэдрика не видно ни у самого входа в дом, ни на идущей из леса тропинке. Сэйа на несколько мгновений замирает, гадая, мог ли он вернуться в лагерь, из которого они пришли, когда лай раздается снова — уже ближе, словно пес прячется за обгоревшим остовом и гавкает на невидимого для Сэйи врага, который…
Она оборачивается к краю леса, всматривается в растущие у самой тропинки деревья и только сейчас замечает среди листвы темное пятно плаща.
“Наверное, герцогам не положено подходить к таким домам”, — думает Сэйа, торопливо шагая в его сторону — не то боясь, что Рэдрик вот-вот уйдет и бросит ее, не то, наоборот, желая поскорее увести его из этого места, где соседский пес заходится таким лаем, словно увидел перед собой волка или зверя и того крупнее. Местные собаки не трусливы, но ни одна из них не бросится в лес без приказа хозяина, а того пока нет на улице.
— Ты подождешь меня еще немного? — тихо спрашивает она, останавливаясь рядом с Рэдриком. — Я сейчас быстро, только к соседям схожу, отнесу еду и можно будет возвращаться.
Он усмехается, но кивает в ответ.
Сэйа медлит, борясь с желанием спросить у него про собаку, но лишь качает головой — еще успеется, про это она не забудет, а сейчас важнее успокоить пса и вернуться в лагерь, а то сбегутся селяне… Едва ли Рэдрик будет рад встрече с теми, кого недавно называл трусливыми лавочниками. И кто знает, что сделают местные, когда увидят, что к ним пришел навье?
Добежать до крыльца третьего от леса дома — эти соседи иногда помогали им, давали еду, когда было совсем тяжело. В долг, конечно, но другие не делали и такого. Нагнуться, положить узелок на доски и замереть, поморщиться от вспыхнувшей в животе боли, прежде чем постучать в дверь и броситься обратно к лесу — соседи и так знают, что случилось в их доме. А раз никто ее не искал, то, наверное, они будут задавать больше вопросов, если она вдруг найдется, а не если просто исчезнет.
— Пойдем, — неуверенно предлагает Сэйа, сжимая ладонь Рэдрика в своей, и тянет его в лес, надеясь поскорее увести его дальше от окраины.
— Я нашла амулет, — сообщает Сэйа, когда лай за их спинами затихает. — Нужно только подыскать для него веревочку, а то старая совсем сгорела.
— Можем сделать цепочку, — предлагает Рэдрик, и Сэйа останавливается, поворачивается к нему.
— Зачем? — удивленно спрашивает она и качает головой. — Потому что ты герцог и привык все носить на цепочках? Но это же не какой-то бесценный медальон с огромным камнем, а просто звездочка из металла.
Она закусывает губу, вспомнив вчерашние слова Рэдрика о том, что ей нужно следить за языком, но все равно не выдерживает.
— Это для меня он дорогой и важный, а не для всех. И мне хватит просто кожаного шнурка, а цепочки оставь для тех, кто ходит в дорогих плащах. А это — вот.
Сэйа протягивает ему амулет на раскрытой ладони: небольшой, чуть блестящий светло-серым по краям лучей и темнеющий нечеткими символами в тех местах, где сажа и копоть забились в выдавленный на металле узор.
— Я его потом еще почищу, — тихо, чуть виновато обещает она, когда Рэдрик склоняется над находкой, изучая ее с, кажется, неподдельным интересом. — Ну, когда мы приедем в этот твой Родарин. Там же найдется тряпка и хотя бы пол-ковша воды?
— Найдется, — задумчиво хмыкает он, склоняя голову к плечу. — А твой амулет дорогой и важный не только для тебя. Это звезда магов, и из какого бы металла она ни была, она ценнее многих драгоценностей.
— Потому что это знак того, что кто-то умел поджигать дома?
— Не обязательно, — Рэдрик качает головой. — Звезда — символ всех магов, и каждый ее луч символизирует определенную стихию. Обычно их дарят на окончание обучения, как знак принадлежности к магическому братству.
Сэйа медленно кивает, а уже в следующее мгновение закусывает губу.
— А ты можешь не говорить столько умных слов? — виновато спрашивает она, снова пряча амулет в кулаке. — Ну, без всяких магических братств? А то это звучит как… как какая-то богатая семья, куда тебя возьмут, если ты принесешь им мешок зерна или дюжину кроликов.
— Зерно и кролики им не нужны, — смеется Рэдрик. — а вот от монет они никогда не откажутся.
Сэйа на мгновение втягивает голову в плечи — монет у нее нет, у нее вообще из своего только она сама, амулет и заячий хвостик.
— Мне обязательно будет нужно тоже стать одной из них? — неуверенно спрашивает она, делая небольшой шаг в сторону лагеря.
— Боюсь, ты не сможешь, даже если захочешь, — Рэдрик хмыкает, шагает следом за ней и тут же объясняет свои слова, видимо, заметив непонимание в ее взгляде. — Маг может вступить в братство, только если его учитель был одним из его членов, а я им не стал, да и не собираюсь.
Сэйа хмурится, медленно качает головой, а затем, догадавшись, едва заметно кивает.
— Ты поэтому ненавидел своего учителя? — тихо, чуть повернув к Рэдрику голову, спрашивает она. — Он тоже не был из этих, а ты хотел, чтобы у тебя была такая звезда?
Собственная догадка кажется странной и глупой, но кто знает, что творится в голове у герцога? Вдруг для него важно собрать все награды и амулеты? Может, он вообще развешивает их на стене и потом показывает гостям? Но это ведь у герцогов может быть так, а у нее…
Сэйа качает головой и произносит уверенно, но торопливо, не давая Рэдрику возможности сказать хоть слово.
— Когда ты, Рэдрик Атарем, навье и герцог Альнейда, станешь моим учителем, я не буду тебя ненавидеть. У меня ведь уже есть одна звезда, а вторая мне не нужна.
Рэдрик смотрит на нее удивленно и молчит, кажется, с дюжину ударов сердца, прежде чем рассмеяться.
— Нет, не из-за этого, — не переставая улыбаться, он качает головой. — Но я надеюсь, что у тебя не будет причин для ненависти.
Сэйа улыбается в ответ и пожимает плечами — а за что можно ненавидеть того, кто забрал тебя из леса, залечил раны, накормил и дал одежду? За то, что он собирается увезти ее из Бриля в этот свой город, который еще и замок? Но ведь это не плохо — просто страшно, потому что там она будет одна. Только ведь она и здесь теперь будет одна, так уж лучше оказаться в месте, где никто не станет вырезать у тебя на спине ругательства.
Разве что…
— Пока я не вижу причин ненавидеть тебя, — медленно произносит она, вспоминая чужие, услышанные когда-то в прошлом слова. И тут же продолжает, но уже виновато и почти тараторя. — Только не называй этих людей отребьем, ладно? Меня можешь звать, как тебе захочется, а остальных не надо. Мои родители ведь тоже, получается, из них, а мне неприятно, когда ты говоришь о них так. Ты же их даже не знал.
Сэйа закусывает губу и встречается с ним взглядом — нельзя так говорить с тем, кто тебе помогает, с герцогом — особенно. Но и промолчать — неправильно.
Рэдрик медленно кивает, скрещивает руки на груди и смотрит на нее так серьезно, словно обдумывает, какого наказания заслуживает наглая соплячка, посмевшая…
— Я беру назад свои скоропалительные слова, касаемые этих людей, и обещаю впредь не позволять себе такого обращения к ним, — отчетливо, разделяя каждое слово, произносит он.
Сэйа замирает, неотрывно смотрит ему в глаза, пытаясь понять, шутит ли он или и правда чуть ли не приносит клятву.
— Еще указ издай об этом или что ты там с ними делаешь, когда можно было просто сказать “хорошо”.
Обиду легко спрятать за раздражением и злостью, за резким разворотом на месте и быстрым шагом. Спрятать же вспыхнувшие на пальцах искры — сложнее, особенно, если ты совсем не знаешь, как управлять пламенем, которое проснулось в тебе меньше седьмицы назад. Впрочем, Сэйа уверена — Рэдрик наверняка заметил их, даже не смотря на то, что она сразу же сжала ладонь в кулак.